Наши дела (2/2)

(Предыдущая часть)

Собралось множество народа: и богатые и бедные, и известные деятели, и простые, никому не известные люди.

Собрание открыл один из самых уважаемых организаторов:

— Господа, все вы знаете, что в некоторых областях народ наш постигло большое бедствие. Не буду говорить о том, какой огромный ущерб понесла наша родина, потому что всем это хорошо известно. Ущерб этот не скоро можно возместить, он подобен ране, заживающей с большим трудом. Но, господа, если нельзя полностью возместить этот огромный убыток, то в нашей власти разделить страдания несчастных, ибо легче пережить горе вместе, чем поодиночке. В наших силах, господа, осушить слезы, облегчить тяжелое горе и страдания стольких семей! Мы пригласили вас сюда, чтобы по-братски, искренно договориться, как лучше и быстрее оказать помощь пострадавшим. Полагаю, что всеми нами, без различия профессий и политических убеждений, руководит общее чувство, которое подсказывает нам наше сербское сердце, чувство благородной христианской морали: «Помоги ближнему своему, как самому себе».

Напомнив в заключение, что по заведенному порядку следует выбрать председателя собрания, оратор спросил, разрешат ли ему самому назвать кандидатуру, или таковая будет выдвинута присутствующими.

В зале зашумели.

— Пусть выдвигает! — кричат одни.

— Сами выдвинем! — кричат другие.

И люди уже начинают собираться группами.

— Вы будьте председателем, чего зря время терять! — кричат третьи.

Мнения разделились, выкрики все усиливались, и в общем гуле уже ничего нельзя было разобрать. Оратор, который открыл собрание, звонил в колокольчик, просил успокоиться. Поднимались руки, раздавались голоса: «Прошу слова!» Тянули друг друга за пиджаки, доказывали что-то, размахивали руками; а некоторые успели уже рассориться и отошли в сторону.

— Садитесь, начинаем голосова-а-а-ть! — прорвался сквозь шум чей-то голос; мужчина, приподнявшись на носки и сложив ладони рупором, кричал с такой силой, что весь побагровел.

Все сели. Председатель (тот, временный), с помутившимися глазами, едва держась на ногах от усталости, объявил осипшим голосом:

— Внимание, господа, прошу вас! Имеются три предложения, будем голосовать за каждое в отдельности.

— Не-е-ет! Так, не на-аа-до! — снова приподнялся на носки и выкрикнул тот же мужчина. — Пусть те, кто за то, чтобы остался этот председатель, сидят, а те, кто против, пусть встанут!

Большинство осталось сидеть. Итак, председателем стал оратор, который открыл собрание.

— Господа, вы оказали мне большую честь, и я постараюсь… — так начал он длинную речь, в которой поблагодарил собравшихся, а в заключение объявил, что «нужно еще выбрать заместителя председателя и двух секретарей для ведения протокола».

— Предлагайте свои кандидатуры! — кричат одни.

— Заместителем Тому Томича! — кричат другие.

— Долой Тому! — вопят третьи.

А четвертые выкрикивают кандидатуры секретарей.

Кто-то уже возражает в против этих кандидатур.

И снова шум, суматоха, бестолковщина.

— Вставанием и сидением! — выкрикнул опять тот же мужчина, вскочив на стул.

Решили, что кандидатуры будет называть сам председатель, и, конечно, он счел самым подходящим того, который вскакивал на стул и кричал громче всех.

Только к вечеру выбрали заместителя председателя в двух секретарей. Они, как это принято, поблагодарили собрание за доверие и заняли свои места.

— Господа, поскольку все пункты сегодняшней повестки дня исчерпаны, объявляю собрание закрытым…

Председатель хотел еще что-то сказать, но шум, поднявшийся, как по команде, прервал его.

— А как же с «предложениями отдельных членов»?! — неслось со всех сторон.

— Собрались не для того, чтобы выбрать председателя!

— Не хотим его!

— Дай мне слово!

— Сло-оо-ово! — кричит один, взобравшись на стол и приподнявшись на носки. Кулаки у него сжаты, волосы растрепались, пот льет с лица, а шея так вытянута, что жилы вот-вот лопнут от напряжения.

Заместитель оттолкнул председателя, вскочил на стул и закричал:

— На повестке дня еще «предложения отдельных членов»!

Публика успокоилась. Слез тот, что взобрался на стол; соскочил со стула заместитель.

— Кто просит слова?

Все повернулись в сторону того, что влезал на стол и кричал громче всех. Он поправил воротничок, приосанился, вытянул шею, перевел дыхание, прищурился и процедил:

— Я хотел предложить…

— Ну, так предлагай, брат! — нервно крикнул заместитель.

— Но в данный момент я ничего не могу предложить!

Поднялся кто-то из дальнего угла, с достоинством выступил немного вперед, облокотился левой рукой о стул, а правую поднял, прося слова; на лице его застыла довольно кислая гримаса.

— Слово имеет Сима Симич!

Сима прокашлялся, облизал пересохшие губы, посмотрел вокруг и начал тихим голосом:

— Я вижу, господа, что здесь не может быть ни согласия, ни братского договора…

Воцарилась мертвая тишина.

— Объясните, что вы хотите этим сказать? — крикнул заместитель.

— Прошу не прерывать меня…

— Пускай говорит!

— Не хотим слуша-а-а-ть!

Оратор скрестил руки на груди и стоял подобно мраморному изваянию среди суматохи и волнения, поднявшихся в ту же минуту.

Когда шум немного стих, он продолжил:

— Повторяю, господа, что здесь не может быть согласованной работы. (Он повысил голос.) Повидимому, организаторам этого собрания хотелось только показать себя, их совсем не…

— Я лишаю вас слова! — прогремел заместитель.

— Дайте ему сказать!

— Правильно!

— Долой его!

— Вон его выгнать!

Смешались голоса, скрестились руки, начали размахивать тростями. Заместитель совсем охрип и сломал колокольчик, а тот смельчак снова забрался на стол и кричал:

— Сло-о-о-ва!

Оратор был невозмутим, он опять скрестил руки и молча ждал, чем все это кончится.

Уже давно спустилась ночь, а страсти все разгорались; принялись сводить личные счеты, вспоминать старые грехи. Наконец, объявили, что собрание закрыто, но этого никто не слышал; только председатель, заместитель и секретари покинули свои места.

Одни высыпали на улицу и там продолжали спорить, другие направились было домой, но вернулись с полдороги, чтобы доказать что-то оставшимся. А одна группа патриотов засиделась далеко за полночь. Они как-то сумели договориться между собой и теперь взялись за вино. Пили, ссорились и снова мирились, но в конце концов и они разошлись.

На другой день началось шушуканье, беготня, агитация. Тут все переплелось — и политика, и личные дела, и соперничество, и все на свете — не так-то легко было это распутать! Одни газеты нападали на Тому Томича и организаторов собрания, обвиняя их в том, что они хотели воспользоваться случаем и подставить ногу своим политическим противникам: «Мы только вскользь упомянули об этом постыдном явлении, но мы еще вернемся к этому вопросу и поговорим о нем подробнее».

Другие газеты, наоборот, писали, что «Тома Томич, всеми признанный патриот и уважаемый гражданин, организовал вместе с другими видными общественными деятелями собрание патриотов, чтобы договориться, как помочь пострадавшим от наводнения. Господин Томич в своей краткой, но выразительной речи столь трогательно описал страдания жителей опустошенных областей, что мы решили в следующем номере нашей газеты опубликовать это выступление полностью… Но благородное начинание сорвали известные смутьяны во главе с Симой Симичем…» И так далее.

Газеты и длительные ночные собеседования все больше и больше запутывали дело: в газетах появлялись все новые послания, полные злобных выпадов.

В течение пятнадцати дней состоялось несколько весьма бурных собраний. На одном из них дело будто бы дошло до потасовки.

Наконец, победила группа, возглавляемая Симой Симичем, а Тома и его приспешники отступили и продолжали выражать свой протест только через газеты.

Сима Симич созвал собрание. Народу пришло видимо-невидимо!

Разумеется, опять не обошлось без споров. Опять были: избрание руководства, «вставание и сидение», «отклонения от предмета», «выборы тройки для сверки протоколов», личные объяснения, получасовые перерывы. (А в перерывах самые жаркие споры.) «Необходимо решить», «Нет, нужно еще обсудить», «Нельзя такие вопросы решать впопыхах!», «Ну что, договорились?», «Вас оповестили?», «Надо перенести собрание на завтра!» Проголосовав и за последнее, собрание с шумом разошлось.

Назавтра опять собрание; оглашение протокола.

— Будут ли какие-нибудь замечания?

— Прошу слова!

— На повестку дня!

Кто-то выдвинул предложение: основать «Общество помощи пострадавшим от наводнения».

— Я считаю, — заявил один из присутствующих, — что нужно говорить о помощи не только пострадавшим от наводнения, а вообще пострадавшим.

Первый оратор защищает свое предложение, другой отклоняет его. Препираются целый час.

— Нам сказали, что нужно решать!

— Прошу слова!

— Довольно разговоров!

— У меня новое предложение!

— Сначала нужно обсудить старое!

— Господа, записалось еще десять человек, желающих выступить по этому вопросу! Согласно ли собрание их выслушать?

— Не-ет! Не хотим!.. Пусть говорят!.. Отложить!.. Ставьте на голосование!..

И так изо дня в день. Каждый вопрос основательно обсуждался. Выбрали людей, которые должны были посетить высокопоставленных лиц и договориться с ними о том-то и том-то; потом выбрали шестерку для разработки устава общества. Каждый пункт устава обсуждался на нескольких собраниях. Потом обсуждали обращение, призывающее вступать в члены общества: выбирали временное руководство, которое в течение десяти дней должно было созвать собрание для выбора постоянного правления.

После нескольких бурных собраний было, наконец, выбрано постоянное правление, но предстояло еще выбрать комитет контроля и двух ревизоров для контролирования кассы. А в устав уже записали: «Комитет контроля имеет право созыва всех членов общества».

Затем члены исполнительного комитета распределяли между собою обязанности, а это дело серьезное, требующее времени.

Наконец, все необходимое сделано, общество создано и граждан призывают вступать в его члены. Вносят по-жертвования, — как только наберется круглая сумма, ее отправят пострадавшим.

И вдруг комитет контроля решил провести ревизию.

При проверке счетов оказалось, что большая сумма истрачена на канцелярские принадлежности. Тут же, разумеется, провели собрание. Руководство было ниспровергнуто; опять споры, опять скандалы.

Возобновились переговоры по ночам и бесконечные собрания.

Прошло больше года; много собраний провели за это время, не раз приходили к общему согласию, но сумма не округлялась.

И вот кто-то, так, между прочим, за кружкой пива предложил:

— Давайте пошлем, что собрали, и дело с концом! На кой черт нам это общество?.. Подай-ка еще кружечку!.. Ей-богу, нужно отослать! Лучше и не придумать! Валяем дурака столько времени, кричим, ругаемся, а хоть бы знали, за что!

— Твоя правда, — поддерживает другой. — Соберемся как-нибудь и обсудим все.

— Тогда давайте встретимся поскорее, обсудим, решим и покончим с этой волынкой! — говорит третий.

— Я завтра не могу! — объявляет четвертый.

— Зачем же завтра?! Встретимся как-нибудь и договоримся, когда собраться. При встрече и назначим день для собрания! — говорит пятый.

— Да и сейчас могли бы! Ведь мы все в сборе! — предлагает шестой.

— Э, нет, брат, так не пойдет! Для этого нужно специально собраться, а не так лишь бы отделаться!

Много времени прошло с тех пор. Сумма все еше не округлилась; свергали старое и выбирали новое правление; хлопотали о роспуске общества, договаривались, ссорились, мирились; члены общества уже устали, успокоились и почти забросили дела: взносы не поступают, выборов не производят, кассу не проверяют. Правда, общество помощи пострадавшим еще не распущено официально, но на самом деле оно не существует, нет его! И руководство уже не руководство и члены — не члены. Иногда во время ссоры кто-нибудь крикнет:

— Пусть не забывается, попросим вот отчитаться в общественных средствах!

На том и успокоятся.

О наводнении почти забыли. Крестьяне из тех мест, где было наводнение, оправились. А некоторые даже присылали приношения обществу помощи пострадавшим от наводнения и писали: «Мы сами испытали это бедствие, когда вода заливает поля и уносит посевы, потому мы посылаем…» И так далее.

А потом и провинциальные комитеты начали один за другим присылать в адрес общества деньги, собранные ими. Откликнулись и газеты.

— О чем это они? —- удивлялся председатель исполнительного комитета.

— Новое наводнение, должно быть?!

— А бог его знает!

— Да ведь не дураки же люди, чтобы посылать в пользу пострадавших от наводнения, которое было четыре года тому назад! Даже пострадавшие забыли об этом, а некоторые и сами шлют пожертвования.

Для многих это явление осталось загадкой. А на самом деле все очень просто.

Ведь это же сербы! Они должны были основательно все обсудить, договориться, а для этого нужно время! Не зря ведь сказано: «Уговор совершил, так и дело порешил».

 

Источник: Доманович, Раёдое, Повести и рассказы, Государственное издательство художественной литературы, Москва 1956. (Пер. М. Егоровой)

 

Рассказ написан в 1901 году, в сатире высмеиваються разного рода «благотворительные» мероприятия, часто организовывавшиеся в кругах белградского «вышего общества» и широко популяризуемые правительственной печатью. Весьма вероятно, что Доманович здесь высмеивал и так называемые «Калимегданские гуляния», которые были проведены летом 1897 года под покровительством королевы Наталии (матери короля Александра Обреновича). Ж. Живанович в «Политической истории Сербии» пишет об этом: «Гуляния эти начинались с середины дня. Развлечения, аттракционы, длившиеся при ослепительном освещении до глубокой ночи, имели целью сбор денежных средств, которые вместе с пожертвованиями, принимаемыми до этого комитетом под председательством митрополита Михаила, должны были быть распределены среди населения, пострадавшего прошлой осенью от наводнения». После этих гуляний в дворцовом парке был устроен банкет, на котором «Сельскохозяйственное общество» вручило королеве Наталии памятную грамоту «о светлых днях милосердия».