Театр в провинции (2/3)
В кафане «Пахарь» все готово. Дощатый помост установлен перед дверью в читальню, через эту дверь будут входить и выходить актеры.
Возле кафаны, поджидая зрителей, прохаживается управляющий театром Ивич.
— Желаю удачи, Йова! — важно приветствует его женщина, входя в кафану.
— Спасибо! — басит тот с неменьшей важностью.
— Начнем, а? — говорит Спира, здороваясь с управляющим.
— Сбегай-ка еще за одной скамьей, — приказывает актер гребенщику.
— Начнем с божьей помощью! — отвечает Ивич Спире и, заглядывая в дверь кафаны, кричит, чтобы за скамьей сходили к цирюльнику Стеве.
Как видите, дело здесь поставлено серьезно.
Вошел и управляющий — зрителей что-то больше не появлялось. В ожидании начала представления официант по распоряжению управляющего обносит публику вином, пробираясь между рядов.
— А ну-ка, налей господину Спире!
— Спасибо, дай бог тебе здоровья! — благодарит тот, осушив чарочку.
— Налей чарку и дяде Гавре.
— Не надо, что-то не хочется; я ведь только из уважения к тебе пришел.
— Спасибо! Выпей хоть одну — вино доброе!
— Ну ладно, дай тебе бог здоровья и удачи в делах! Да благословит вас господь! — говорит Гавра.
— Дай бог! — смиренно отвечает Ивич, не помня себя от счастья.
— Ну, начинайте, Васа! — крикнул подмастерью печника его дядя, заметив племянника в дверях читальни.
Представление началось. Официант продолжает угощать вином; публика пьет и хохочет в полном восторге. Особенно забавен Йова, играющий Пелу.
Сапожника Срету играет сам художественный руководитель, чтобы лучше изобразить пьяного, он как следует хлебнул перед спектаклем.
— До чего же хорошо он представляет, совсем как пьяный?! — удивляется дядя Гавра.
Актеры на сцене, а особенно те, что выглядывают из приоткрытой двери читальни, фыркают от смеха при этих словах.
Суфлер говорит в щель, специально для этого оставленную в переборке; если актеры не расслышат чего, они без стеснения переспрашивают.
— Пела норовит выцарапать ему глаза, — подсказывает суфлер,
— Не толкайся! — слышится возглас из читальни: там идет борьба за место в дверях.
— Молчите вы там, не слышит человек! — убеждает их суфлер, а Пела таращит глаза в ожидании подсказки.
— Пела норовит выцарапать ему глаза, — произносит, наконец, Йова меланхоличным, грустным тоном.
Актер грозно сверкнул очами и затряс головой. Тут только Пела сообразила и о воплем бросилась на Срету.
По залу пронесся громкий смех.
— Смотри, смотри, как Иова рассвирепел, — слышатся крики.
Представление продолжается.
— Пела чихает! — шипит суфлер.
— Пела чихает, — повторяет Йова.
— Да чихай же, осел, слышишь, что тебе говорят! — бормочет актер.
— Это тебе нужно чихать, а не мне! — злится Йова.
Актер украдкой толкает его ногой под столом и бурчит: «Чихай, бестия!»
— Спроси его, кому чихать? — защищается Йова.
— Пеле, Пеле, — слышится голос суфлера.
Тогда Йова, приняв соответствующую позу, откидывает голову и чихает.
Представление продолжается.
— Пора идти, — говорит дядя Гавра и встает. Происходит некоторая заминка — актеры смотрят в его сторону.
— Посиди еще немного, — уговаривает Ивич.
Начали подниматься и другие зрители. Прощаются с теми, кто остается, и с управляющим.
— Спокойной ночи! — кричат они артистам. — Посмеялись всласть!
— Спокойной ночи! — отвечают те, стараясь вежливым обращением подогреть интерес публики к театру.
— Ну-ка, выпей еще стаканчик, — потчует кой-кого управляющий уже в дверях, стараясь завлечь публику и на будущее.
Так постепенно разошлись все, не дождавшись окончания спектакля.
—
После этого было дано еще два-три представления, но зрителей приходило все меньше. Кто побывал однажды, в другой раз уже не шел, полагая, что зрелище это, как и чудеса, которые показывают на ярмарках, достаточно видеть один раз.
Но молодые люди не падали духом. Трудились не покладая рук.
Вы проходите мимо мастерской гребенщика Саввы, а из-за верстака слышится голос:
— Честь свою я должен кровью защитить!
Это Тоша, его подмастерье, разучивает роль, а ученик стоит на страже в дверях, чтобы во-время предупредить о приближении хозяина.
Удивленный, вы продолжаете путь, но перед мастерской печника снова вздрагиваете от окрика:
— Ударь, изменник, в эту слабую грудь!
А возле лавки творится вовсе что-то невообразимое; там уже собралась целая толпа народу.
Хозяин Цона дал по уху своему подмастерью, тот озлился и стал грозить отомстить ему.
— За то ли я тебе, дрянь ты этакая, плачу, чтобы ты орал на всю лавку как оглашенный! Так ты у меня всех покупателей распугаешь!
— А ты рукам воли не давай и не ругайся, — огрызается подмастерье.
— «Посмотри, как Милош дерется!» — сейчас ты увидишь, как хозяин Цона дерется! — кричит Цона во все горло.
Распалился и подмастерье и, обругав почем зря хозяина, выбежал из лавки.
А кухарка в кафане «Плуг», поссорившись с хозяйкой, прямо заявила:
— Если вы такое себе позволяете, я могу уйти в театр!
И действительно, явись она в театр, ее встретили бы с распростертыми объятиями.
Одним словом, весь город преобразился. Не много осталось таких домов, где не было бы ссор и дрязг. Хозяева кричат на подмастерьев и учеников, отцы — на детей. Старшее и молодое поколение объявили друг другу войну.
Управляющий Ивич поссорился с женой, и об этом — какой позор! — заговорил весь юрод. Сказать по правде, жене и в самом деле нелегко. С тех пор как появился театр, нет ей покоя по целым дням, а все ночи, рассказывала она соседкам, сидит, как собака, одна, но и «собака не стерпела бы этою».
Собрались однажды у нее женщины, и она стала изливать им жалобы:
— То шей костюмы, то толки всякую всячину, — то одно, то другое; а вчера велел еще какие-то перья для воеводы сделать. Поверите, дух перевести некогда; с того дня, как затеяли они этот театр, иглы из рук не выпускаю.
— Мы и то удивляемся, как ты только терпишь такую напасть, — соболезнуют женщины.
— Ну так это еще пустяки. Хуже другое. Как только вечер, он в театр, а ты жди сиди да вставай дверь открывать, когда, наконец, вернется. Простудилась я от этого, кашлять вот уже начала.
— Мучение одно, а не жизнь, — замечает одна.
— Что же ты не велишь ему бросить все это? — удивляется другая.
— Кому, ему?! Да он н театр и этого сопливого артиста любит в сто раз больше, чем меня, — с сердцем говорит Ивичиха, и на глазах у нее навертываются слезы.
— О, подумать только, что сделалось с человеком! — сочувственно подхватывают другие, печально качая головами.
Вот что являлось причиной раздора между Ивичем и его женой, а в один прекрасный день дошло до того, что Ивич ударил жену.
Ставили «Бой на Косовом поле». Ивич после полудня остался дома и занялся изучением роли Милоша Обилича. Он расхаживает по комнате, останавливается, бьет себя в грудь и выкрикивает отдельные фразы с такой силой, что стекла дрожат. Жена, злая как ведьма, сидит в углу, вяжет и наблюдает за мужем.
— Никогда изменником я не был! — кричит Ивич, потрясая рукой.
— Почему ты о дровах не позаботишься? — строго спрашивает его жена.
— Выходит Вук, — спокойно продолжает Ивич, — нет, нет, снова выходит Милош.
— Да ты, видать, совсем спятил! — язвит жена.
— Поймаю Вука Бранковнча! — декламирует Ивич, не обращая внимания на жену…
Вечером он собрался идти; надо идти, не может ведь бой на Косовом произойти без Милоша. А жена кричать начала, браниться и грозить, что не откроет дверь.
— Откроешь! — гаркнул Ивич и бросился на нее, как истый Обилич.
— Не открою! Убирайся куда хочешь, сумасшедший!
— Кто сумасшедший?
— Ты!
— Я сумасшедший! — заорал Ивич с пылом Обилича и влепил жене пощечину.
Лишь тот, кому пришлось пережить нечто подобное, может представить себе, какие страшные последствия имела эта пощечина для семьи Ивича…
Самым важным из них, о котором вы должны знать, было то, что жена бросила его и ушла к отцу.
Только придя в театр, Ивич понял, к чему это может привести.
Никто не знал, что творилось у него на душе, но ясно было, что роль Милоша ему не удалась.
Вернувшись со спектакля домой, Ивич не нашел своей жены.
Если бы кто-нибудь из зрителей последовал за Ивичем по окончании представления, ему было бы на что посмотреть,
— Ах ты, дурачина! — набросился на него отец еще в дверях.
Отец распекал его на все корки, а он молчал, опустив голову. Слишком он был подавлен случившимся, чтобы возражать что-нибудь.
— Вот что ты наделал своей дурацкой затеей, болван! — выговаривал ему отец.
Ивичу в этот момент все представлялось в каком-то кошмаре, он презирал и себя, и театр, и актера, и весь свет.
— Ах, Йова, болван ты из болванов! — простонал он в отчаянии, когда отец вышел из комнаты, и упал на постель. Кто знает, какие мысли мучили его, но всю ночь он не смыкал глаз.
На другой день это событие было у всех на устах. Ивич знал об этом, и страдания его усиливались. Он не выходил из дому, а в театр послал прошение об отставке, в котором заявлял, что слабое здоровье и семейные обстоятельства не позволяют ему оставаться на посту управляющего.
Интересно, что даже в столь тяжелых обстоятельствах он писал: «Очень сожалею, что не могу и в дальнейшем своими знаниями и опытом содействовать процветанию нашего театра».
В театре началась паника. Лаза и Стева настаивали на закрытии театра, уверяя, что все равно пользы от него нет никакой. Актеру, Миливою, Симе и печнику это не улыбалось, и они хотели продолжать работу.
— Лиха беда — начало, — говорил актер, всем видом своим выражая уверенность в успехе предприятия.
На самом деле с закрытием театра рушились все их надежды — они лишались куска хлеба. Лаза со Стевой ждали большего от театра, как от коммерческого предприятия, полагая, что это даст им возможность приумножить свое состояние, и страшно злились, что дела идут плохо.
После длительного обсуждения было решено театр сохранить, а для поддержания авторитета этого замечательного учреждения создать комитет, пригласив кое-кого из профессоров, учителей, священников и крупных торговцев.
И вот собрался главный комитет, состоящий из пятнадцати членов. Молодой профессор Воя произнес речь, в которой с пеной у рта доказывал высокое назначение театра, призванного просвещать граждан этой школы, где воспитываются сильные характеры и молодеют души, ибо материалистическое учение — все и вся для современных граждан.
Дьякон Таса, считая, что дело нельзя откладывать в долгий ящик, предложил сразу же избрать правление и еще двух человек для составления устава. Участвуя в обсуждении дела, он поминутно поглядывал на часы: боялся опоздать на отпевание.
— Вряд ли отсюда что-нибудь выудишь, — размышлял Стева, председатель читальни, грызя кедровые орешки, попивая водку и посматривая в окно на свое заведение: не пришел ли кто побриться или постричься.
Потом все зашумели и заспорили — что делать и как. Незаметно перешли совсем на другие темы и, забыв, зачем собрались, завели один из тех разговоров, какие обычно ведутся в трактире.
Дьякон ушел; Стева, увидев клиента, тоже покинул собравшихся.
— Тебя ждет Томча — доски надо посмотреть, — сообщил прибежавший мальчик одному из торговцев, заседавших в комитете, и тот тоже ушел.
Ушли многие, и каждый, уходя, заявлял, что поддержит любое решение.
А что они могли решить? Выбрали председателем господина Вою, профессора; его заместителем — учителя; кассиром — торговца; драматургом — другого молодого учителя и четырех торговцев — в ревизионную комиссию.
(Далее)
Страдия (10/12)
Обойдя все министерства, я решил побывать в Народной скупщине. Народной она зовется по устарелому обычаю. На самом деле депутаты назначаются министром полиции. Как только сменяется правительство, тотчас назначаются новые выборы. И такое может происходить хоть каждый месяц. В этом случае слово “выборы” означает назначение депутатов, а сохранилось оно со времен патриархального общества, когда у народа, кроме других забот, была еще и скучная обязанность думать и беспокоиться о том, кого бы избрать своим представителем. Вот так примитивно и проходили когда-то выборы, но в современной, цивилизованной Страдии эта глупая и напрасная процедура была упрощена. Министр полиции взял на себя все народные заботы и вместо него сам назначает и выбирает депутатов, а народ не тратит даром времени, не беспокоится и не думает ни о чем. Вполне понятно поэтому, что выборы называются свободными.
Избранные таким образом народные депутаты для решения и обсуждения государственных вопросов собираются в столице Страдии. Правительство – разумеется, патриотическое правительство – позаботилось, чтобы эти решения были умными и современными. Оно и тут взяло на себя все обязанности. Собравшись, депутаты, прежде чем приступить к работе, должны несколько дней провести в подготовительной школе, которая называется “клуб”. Здесь они готовятся и упражняются, чтобы лучше сыграть свою роль[1].
Все это напоминает репетицию в театре.
Правительство пишет текст, который депутаты должны разыграть в Народной скупщине. Подобно режиссеру председатель клуба обязан изучить все и для каждого заседания Скупщины распределить между депутатами роли – разумеется, в соответствии с их способностями. Одним доверяется произносить длинные речи, другим – покороче, новичкам – совсем куценькие, а некоторым разрешается сказать только “за” или “против”. (Однако последнее слово произносится очень редко, лишь в целях поддержания видимости нормального порядка, когда подсчитываются голоса; в действительности же все вопросы решались задолго до того, как начиналось заседание Скупщины.) Кто не мог быть использован и для этого, наделялся немой ролью, которая состояла в голосовании путем вставания.
После столь продуманного распределения ролей депутаты расходились по домам и начинали готовиться к заседанию. Я был крайне удивлен, впервые увидев депутатов, разучивающих свои роли.
Встал я однажды рано утром и пошел прогуляться в парк. Там было полно учащихся – и школьников, и студентов. Одни, прохаживаясь взад и вперед, вслух читали задания – кто историю, кто химию, кто закон божий. Другие же, разбившись на пары, проверяли знания друг друга.
Среди детворы я заметил и пожилых людей. Заучивая что-то по бумажкам, они также бродили по парку или сидели на скамьях. Я подсел к старику в национальном одеянии и прислушался: он монотонно повторял одно и то же:
“Господа депутаты, в связи с обсуждением этого важного проекта закона, после прекрасной речи уважаемого господина Т. М., выявившего значение и все хороший стороны предложенного закона, и я считаю необходимым сказать несколько слов, дабы тем самым немного дополнить мнение уважаемого предыдущего оратора”.
Прочтя это предложение свыше десяти раз, старик отложил, наконец, бумажку в сторону, поднял голову и, зажмурившись, начал повторять наизусть:
– Господа депутаты, после уважаемого господина, в котором… – Па этом он остановился и долго молчал, наморщив лоб, пытаясь вспомнить. Затем опять прочел вслух по бумажке ту же фразу и снова попытался произнести ее на память, но опять сбился. Эта процедура повторялась несколько раз, и с каждым разом все хуже. Судорожно вздохнув, старик со злостью отшвырнул бумагу и печально поник головой.
На противоположной скамейке сидел школьник и вслух повторял урок по ботанике, держа в руках закрытую книгу.
– Эта полезная травка растет в болотистых местах. Народ употребляет ее корень как лекарство…
Старик поднял голову. Когда мальчик выучил урок, старик спросил:
– Выучил?
– Выучил.
– Желаю тебе успеха, сынок! Учись, пока у тебя хорошая память, а доживешь до моих лет, ничего не получится!
Я никак не мог понять, почему эти почтенные люди оказались среди детей и на кой черт, дожив до седых волос, они что-то учат. Что это еще за школа в Страдии?
Любопытствуя узнать, что за чудеса тут творятся я в конце концов обратился к старику и из разговора с ним выяснил, что он народный депутат и ему поручили в клубе выучить речь, первую фразу которой он только что повторял.
После разучивания ролей происходит проверка, а затем и репетиция.
Депутаты, придя в клуб, занимают свои места. Председатель клуба и два его помощника восседают за особым столом. Рядом стол членов правительства, а немного подальше – секретаря клуба. Вначале секретарь устраивает общую перекличку, и лишь после этого приступают к серьезной работе.
– Встаньте все, кто играет роли оппозиционеров[2], – приказывает председатель. Подымается несколько человек. Секретарь насчитывает семь.
– А где восьмой? – спрашивает председатель.
Ответа нет.
Депутаты начинают оглядываться по сторонам, словно говоря: “Это не я, кто восьмой – не знаю!”
Оглядываются и те семеро, разыскивая глазами своего восьмого товарища.
И вдруг одного из них осеняет:
– Да вот он, вот кто получил роль оппозиционера.
– Нет, не я, что ты выдумываешь?! – потупившись, злобно отвечает тот.
– Так кто же? – спрашивает председатель.
– Не знаю.
– Все ли здесь? – обращается председатель к секретарю.
– Все.
– Черт возьми, так ведь должен же кто-нибудь быть! Ответа нет. Все вновь начинают оглядываться, даже и тот, на кого показали.
– Признавайтесь, кто восьмой! Никто не признается.
– А ты почему не встаешь? – говорит председатель тому, что на подозрении.
– Он, он! – кричат остальные и вздыхают с облегчением, как люди, сбросившие со своих плеч тяжелый груз.
– Я не могу исполнять роль оппозиционера, – с отчаянием простонал грешник.
– Как не можешь? – удивился председатель.
– Пусть другой будет оппозиционером.
– Да ведь это все равно кто.
– Мне хочется с правительством.
– Ты и так с правительством, но для проформы должен же кто-то представлять оппозицию.
– Я не буду представлять оппозицию, я с правительством.
Председателю с большим трудом удалось уговорить его, и то после того, как один из министров обещал ему выгодные поставки, на которых можно было хорошо заработать.
– Ну, слава богу, – воскликнул вспотевший, измученный председатель, – теперь все восемь!
Но пока председатель и правительство уламывали восьмого оппозиционера, сели остальные семь.
– Теперь пусть встанут все оппозиционеры! – сказал довольный председатель и вытер со лба пот. Стоял только один восьмой.
– Что это значит, где остальные? – в бешенстве заорал председатель.
– Мы за правительство! – забормотала семерка.
– Эх, оскудела оппозиция! – в отчаянии воскликнул министр полиции.
Наступила тишина, гнетущая, мучительная тишина.
– Так вы за правительство? – сердито начал министр полиции. – Да если бы вы не были за правительство, я бы вас и не выбирал! Вы что же, хотите, чтоб мы, министры, играли роль оппозиции? На следующих выборах вы у меня не пройдете. В семи округах я предоставлю возможность выбирать народу, вот тогда у нас будут настоящие оппозиционеры!
Наконец, после долгих убеждений и после того, как каждому было что-то обещано, семерка согласилась взять на себя такую неприятную роль. Всем – кому высокий пост, кому большие барыши – посулили награду за столь крупные услуги правительству, которому так хотелось, чтобы Скупщина хоть немного походила на настоящий парламент.
Когда самое главное препятствие было благополучно устранено, председатель начал проверять оппозиционеров.
– Какова твоя роль? – спрашивает он первого.
– Я должен потребовать у правительства разъяснения, почему разбазаривается государственная казна.
– Что ответит тебе правительство?
– Правительство ответит, что делает это из-за нехватки средств.
– Что скажешь на это ты?
– Я отвечу, что объяснением правительства вполне удовлетворен и попрошу с десяток депутатов поддержать меня.
– Садись! – говорит председатель, довольный ответом.
– В чем заключается твоя роль? – обращается он к другому.
– Я сделаю запрос, почему некоторые чиновники без всяких на то оснований занимают крупные посты и получают по нескольку высоких окладов и дотаций, тогда как другие, более способные и опытные чиновники, остаются на маленьких должностях и не продвигаются в течение стольких лет.
– Хорошо, что должно ответить тебе правительство?
– Министры разъяснят, что вне очереди продвигают только своих ближайших родственников, а затем людей, за которых ходатайствовали их достойные друзья, н больше никого.
– Что ты скажешь?
– Я отвечу, что полностью удовлетворен разъяснениями правительства.
Председатель вызывает третьего.
– Я резко выступлю против заключения правительством займов на невыгодных условиях в то время, как финансовое положение страны и без того тяжелое.
– Что скажет правительство?
– Правительство ответит, что ему нужны деньги
– А ты?
– Я скажу, что такие существенные доводы для меня убедительны и я удовлетворен ответом правительства.
– Что у тебя? – спрашивает четвертого.
– Запросить военного министра, почему голодает армия.
– Что он ответит?
– Ей нечего есть!
– А ты?
– Вполне удовлетворен.
– Садись.
Так он проверил остальных оппозиционеров и только после этого перешел к большинству Скупщины.
Тех, кто выучил свою роль, похвалил, а невыучившим запретил приходить на заседание Скупщины.
Принимая во внимание тяжелое положение в стране. народные представители с первых же заседаний приступили к решению самых неотложных дел. Правительство настолько правильно поняло свои обязанности, что, не теряя ни минуты на мелкие вопросы, прежде всего вынесло на обсуждение закон об укреплении морского флота.
Услышав это, я спросил одного из депутатов:
– У вас много военных кораблей?
– Нет.
– Сколько же все-таки?
– Сейчас нет ни одного!
Я был просто поражен. Заметив это, он удивился в свою очередь:
– Что вас удивляет?
– Я слышу, что вы обсуждаете закон о…
– Да, – перебил он меня, – обсуждаем закон об укреплении флота, и это необходимо, так как до сих пор такого закона у нас не было.
– А Страдия выходит к морю?
– Пока нет.
– Так зачем же вам этот закон?
Депутат рассмеялся.
– Некогда наша страна, сударь, граничила с двумя морями, и народ мечтает восстановить ее былое могущество. Как видите, мы этого и добиваемся.
– О, тогда другое дело, – сказал я, как бы извиняясь. – Теперь я понял и могу с уверенностью заявить, что под таким мудрым и патриотическим руководством Страдия станет воистину великой и могущественной державой, если вы и впредь будете печься о ней столь же искренно и энергично.
(Далее)
[1] Историк Сл. Йованович в исследовании “Правление Александра Обреновича” пишет о работе Скупщины следующее: “На Нишской скупщине 1899–1900 гг. король все ведет сам. В Ниш вызвано несколько окружных начальников полиции для наставления и натаскивания депутатов… Горе тому, кто отступит от королевских указаний: его вызывают во дворец для разноса и включают в список врагов династии”.
[2] По конституции сербское правительство имело право выдвигать определенное количество кандидатур депутатов в Скупщину. Например, когда в июне 1897 года все партии, кроме радикалов, бойкотировали выборы и в Скупщине поэтому не оказалось оппозиции, правительство, пользуясь вышеуказанным правом, назначило депутатами шестьдесят человек, принадлежавших к другим партиям, но послушных радикальному правительству, которые и представляли оппозицию. В связи с этим радикальная газета “Отклик” писала: “Раньше сколачивали большинство за счет депутатов правительства, а теперь из них составляют оппозицию” (№ 114, 1897).
Страдія (10/12)
Боли я обійшов усіх міністрів, мені спало на думку навідатися і до народної скупщини. Народною вона звалася за старою звичкою, бо насправді депутатів призначав міністр поліції. Боли влада змінюється, то негайно видається наказ про нові вибори, а це значить, що вони мають відбуватися щомісяця. Слово «вибори» означає в цьому випадку обрання депутатів і походить ще з часів патріархального суспільства, коли народ, крім інших клопотів, мав ще й прикрий обов’язок турбузатися й думати про те, кого обрати своїм представником. У ті далекі часи вибори провадились примітивно, але тепер у новітній, цивілізованій Страдії ця давня безглузда й довга процедура була скорочена.
Міністр поліції взяв на себе всі турботи. Він замість народу і призначає, і обирає депутатів, а народ не марнує часу, ні про що не турбується і не думає. Ось чому вибори називаються вільними.
Обрані в такий спосіб народні представники збираються в столиці Страдії, радяться й вирішують різні державні питання. Влада — звісно, як і кожна патріотична влада — й тут подбає, щоб ухвали були розумні, відповідали потребам часу. І знову влада бере на себе всі турботи. Коли поз’їжджаються депутати, то перш ніж почати роботу, вони повинні кілька днів провести в підготовчій школі, яка зветься «клубом». Тут депутати вчаться й тренуються, як найкраще зіграти свою роль. Усе це нагадує репетиції перед виставою в театрі.
Влада сама складає п’єсу, яку депутати будуть грати в народній скупщині. Голова клубу, як режисер, зобов’язаний вивчити цю п’єсу й на кожне засідання розподіляти ролі між депутатами, звичайно, згідно з їхніми здібностями. Одним доручаються більші промови, іншим менші, а початківцям ще менші. Деяким дозволяється проказати лише одне слово «за» або «проти». (Це друге трапляється дуже рідко і то про людське око, після голосування, коли видно, яка партія перемогла: насправді ж ухвала виноситься ще задовго до засідання скупщини). Декотрим, зовсім нездатним, відводяться німі ролі, коли треба голосувати вставанням або сіданням. Після такого вдалого розподілу ролей депутати йдуть додому й готуються до засідання.
Я сам дуже здивувався, коли вперше побачив, як депутати вчили свої ролі.
Одного дня встав я раненько й пішов у міський парк прогулятися. Там було повно учнів, дітей з початкових шкіл та студентів. Одні проходжувалися сюди-туди, читаючи вголос свій предмет: хто історію, хто хімію, хто закон божий і так далі. Інші, зібравшись по двоє, слухали один одного, як і що вивчено. Аж раптом побачив я поміж дітьми й кількох старих людей, які так само ходили або сиділи і вчили щось із папірців. Я підійшов до одного, вдягненого в національне вбрання, й прислухався: він старанно перечитував ту ж саму фразу:
«Панове депутати, з приводу обговорення цього важливого законопроекту, після чудової промови шановного пана Н., у якій він висвітлив усю важливість та гарні сторони цього закону, я теж змушений сказати кілька слів, щоб трохи доповнити шановного попереднього промовця».
Старий, перечитавши речення понад десять разів, відклав папірець і, піднявши догори голову та заплющивши очі, почав промовляти напам’ять:
— Панове депутати, після шановного пана, в якому… — Тут він зупинився, наморщив лоба, довго мовчав, силкуючись пригадати, а потім взяв папірець, ще раз прочитав речення і спробував повторити його напам’ять. Та все було даремно — він знову помилився. Ця процедура повторювалась кілька разів і що далі, то гірше. Старий розпачливо зітхнув, сердито відкинув папірець убік і сумно понурив голову на груди.
А проти нього, на другій лаві, сидів школяр. У руках він тримав закриту книжку, а сам напам’ять повторював урок з ботаніки:
— Ця корисна рослина росте на вогкому грунті. її корінь вживається в народі як ліки…
Старий підвів голову й запитав:
— Вивчив своє?
— Так.
— Бажаю тобі успіху, синку! Вчи тепер, поки молодий і маєш добру пам’ять, бо доживеш до моїх літ, то — дзуськи!
Я ніяк не міг утямити собі, звідки тут, серед дітей, взялися ці старі люди й якого біса вони вчать, маючи на голові сиве волосся. Що це за школа знову з’явилась у Страдії?
Моя цікавість зросла до такої міри, що я врешті змушений був підійти до старого і вже від нього довідатись, що він є народним депутатом і що йому доручено вивчити цю промову, з якої вій щойно повторював перше речення… Після того як він її вивчить, у клубі відбудеться перевірка, а тоді прийматиметься іспит.
Депутати збираються в клубі, кожен займає своє місце. Голова сідає за спеціальний стіл, а поруч — два його заступники. Тут же стоїть стіл для членів уряду, а трохи оддаль — стіл для секретарів. Спочатку один секретар робить перекличку, а потім уже починається серйозна робота.
— Прошу встати всіх, хто має виконувати роль опозиціонерів! — наказує голова.
Декілька чоловік встає.
Секретар нараховує сім.
— А де восьмий? — питає голова.
Усі мовчать.
Депутати починають озиратись навколо, ніби говорячи:
«Це не я, хто восьмий — не знаю».
Озираються й ті семеро, шукаючи свого восьмого товариша. Аж раптом один вигукує:
— Та ось же він, це йому доручено бути опозиціонером!
— Ні, це не я, навіщо брешеш? — сердито огризається той, втупивши очі в підлогу.
— А хто ж? — напосідає голова.
— Не знаю.
— А чи всі тут присутні? — запитує голова у секретаря.
— Всі.
— Біс його вхопи! Хтось же мусить бути восьмим!
Але ніхто не зголошується. Знову всі озираються довкола, навіть той, на кого впала підозра…
— Встаньте, хто восьмий!
Ніхто не встає.
— Ну, то це ж ти! Чому не встаєш? — звертається голова до взятого під сумнів.
— Це він, він! — вигукують інші й полегшено зітхають, ніби скинули з плечей важкий тягар.
— Я не можу грати роль опозиціонера! — розпачливо кричить бідолаха.
— Як то не можеш? — знову до нього голова.
— Нехай хтось інший буде опозиціонером!
— Це справи не міняє.
— Я хочу бути з урядом!
— Так ти ж насправді з урядом, це тільки так, про людське око мусиш трохи вдавати з себе опозиціонера.
— Я не хочу вдавати опозиціонера, я з урядом!
Голова довго й докладно став пояснювати йому, що воно й до чого, і лише тоді той погодився, коли котрийсь з міністрів пообіцяв йому вигідні поставки, на яких можна добряче заробити.
— Ну, слава богу, — зітхнув голова, весь спітнілий і зморений. — Тепер їх восьмеро.
Та поки голова і уряд умовляли восьмого, інші посідали.
— А тепер встаньте всі опозиціонери, — вдоволено мовив голова, витираючи піт з чола.
Устав лише той один.
— Що за біда! А де ж решта? — скипів голова, не тямлячи себе від люті.
— Ми всі також за уряд! — промимрили й ті семеро.
— Ти глянь, яка вбогість у цій опозиції! — розпачливо вигукнув міністр поліції.
Запала тиша, прикра, нестерпна тиша.
— Значить, ви за уряд… — почав люто міністр поліції. — Та якби ви не були за уряд, хіба б я обрав вас сюди? Хочете, мабуть, щоб самі міністри грали роль опозиціонерів? Тож на наступних виборах і духом вашим тут не пахнутиме. Ці вісім місць я залишу, хай народ сам обирає, тоді принаймні матимемо справжніх опозиціонерів!
Нарешті, після тривалих суперечок, та ще після того, як кожному було дещо обіцяно, ці семеро теж погодилися взяти на себе клопітливу роль опозиціонерів. Одному було обіцяно добру посаду, іншому — чималий заробіток, а крім того, кожен дістав винагороду за такі великі заслуги перед владою, якій важило те, щоб скупщина хоч трохи скидалася на справжню.
Коли все це щасливо скінчилось і була врешті усунена найтяжча перепона, голова почав екзаменувати опозиціонерів.
— Яке твоє завдання? — звернувся він до першого.
— Я мушу запитати уряд, чому так безглуздо витрачаються державні кошти.
— А що повинен відповісти уряд?
— Уряд скаже, що це через нестачу грошей.
— А ти що на те?
— Я на це відповім, що цілком задоволений поясненням уряду, і буду просити депутатів підтримати мене.
— Сідай! — вдоволено промовляє голова. — Яке твоє завдання? — питає в іншого.
— Я поцікавлюся, чому деякі чиновники дістали високі посади поза чергою, отримуючи по кілька зарплат та ще й багато дотацій до них, тоді як інші, здібніші й старші, сидять на низьких посадах і не підвищуються вже кілька років.
— А що має відповісти уряд?
— Міністри скажуть, що поза чергою вони підвищували на посадах лише своїх найближчих родичів та людей, за яких клопотались їхні друзі, і нікого більше.
— А ти що на це?
— Скажу, що цілком задоволений такою відповіддю.
Голова питає третього, яке його завдання.
— Я маю якнайгостріше напасти на уряд за те, що він вдається до позик на невигідних умовах, тоді як фінансове становище країни й так уже катастрофічне.
— А що відповість уряд?
— Уряд скаже, що йому потрібні гроші.
— А ти що?
— Скажу, що це дуже поважна причина і що я відповіддю цілком вдоволений.
— А що в тебе? — звертається до четвертого.
— Запитаю військового міністра, чому військо голодує.
— А він що скаже?
— Бо нема чого їсти.
— А ти?
— Що поясненням цілком задоволений.
— Сідай.
Ось так він прослуховує й решту опозиціонерів, а тоді переходить до більшості в скупщині.
Ті, що вивчили своє завдання, будуть похвалені, а котрі не вивчили — позбавлені права піти на засідання.
З огляду на тяжке становище країни, народне представництво мусило на перших же засіданнях розпочати розгляд негайних справ. Уряд теж правильно зрозумів свої обов’язки і, щоб пе марнувати часу на дрібні питання, одразу виніс ухвалу про керівництво морським флотом.
Коли я почув це, то спитав у одного депутата:
— Чи багато у вас військових кораблів?
— Ні.
— А скільки?
— Немає жодного.
Я занімів від подиву. Він це помітив і в свою чергу здивувався.
— А чим ви так вражені? — запитав він мене.
— Щойно було прийнято закон про…
— Атож, — перебив він. — Ми прийняли закон про керівництво флотом, бо раніше не мали такого закону.
— А хіба Страдія омивається морями?
— Досі ні.
— То навіщо ж закон?
Депутат засміявся й пояснив:
— Наша країна, пане, в давнину омивалася двома морями, а наші ідеали — зробити Страдію знову такою, як була вона колись. Ось ми над цим, як бачите, й працюємо.
— Ну, це вже інша річ, — сказав я винувато, — тепер я розумію і можу сміливо твердити, що Страдія й справді буде великою й могутньою державою, якщо ви так щиро й вірно дбаєте про неї і поки вона мас таке мудре й патріотичне керівництво.
