Страдия (4/12)
На следующий день я посетил министра полиции. Перед министерством – пропасть вооруженных людей, хмурых, разозленных, по-видимому, тем, что вот уже два-три дня они не избивали граждан, как заведено в этой строго конституционной стране.
Коридоры и зал ожидания забиты народом, желающим попасть к министру.
Кого тут только нет! Одни в цилиндрах, изысканно одетые, другие в потертых, рваных одеяниях, а некоторые в каких-то странных пестрых униформах с саблями на боку.
Я не стремился сразу пройти к министру, желая предварительно потолковать с ожидающими.
Сначала я завел разговор с изящным молодым человеком, который, как он мне сообщил, хотел устроиться на службу в полицию.
– Вы, как видно, человек образованный и, наверное, сразу будете приняты на государственную службу.
Молодой человек вздрогнул и боязливо осмотрелся вокруг, чтобы убедиться, не обратил ли кто внимания на мои слова. Увидев, что все заняты обсуждением своих неприятностей, он облегченно вздохнул и, сделав мне знак говорить тише, осторожно потянул за рукав в сторонку, подальше от других.
– Вы тоже пришли хлопотать о службе? – спросил он.
– Нет. Я иностранец-путешественник. Мне хотелось поговорить с министром.
– Так вот почему вы во всеуслышание заявляете, что я, как образованный человек, сразу получу работу! – шепотом сказал он.
– А разве об этом нельзя говорить?
– Можно, но мне бы это повредило.
– Как повредило, почему?
– Потому что в этом ведомстве не терпят образованных людей. Я доктор права, но тщательно скрываю это, ибо мне не получить работы, если, не дай бог, об этом узнает министр. Один мой приятель, тоже образованный человек, должен был представить свидетельство, что никогда ничему не учился, и только после этого он получил хорошую должность.
Я побеседовал еще с несколькими людьми, в том числе и с чиновником в форме, который пожаловался мне, чтодо сих пор не получил повышения в чине, хотя подготовил материал для обвинения в государственной измене пяти оппозиционеров.
Я выразил свое сочувствие по поводу столь явной несправедливости.
Затем один богатый торговец долго рассказывал мне о своем прошлом; из всех его рассказов я запомнил только, что несколько лет тому назад он содержал в каком-то городке лучшую гостиницу, но пострадал из-за своих политических убеждений, понеся убытки в несколько сот динаров; правда, через месяц, когда к власти пришли люди его партии, он сразу же получил хорошие поставки, на которых заработал большие деньги.
– В это время, – сказал он, – пал кабинет.
– И вы опять пострадали?
– Нет, я ушел с политической арены. Вначале я еще поддерживал деньгами нашу газету, но на голосование не ходил и никак себя в политике не проявлял. С меня вполне довольно. Другие и этого не делали… Да и устал я от политики. Зачем человеку маяться всю жизнь! Вот я и решил попросить господина министра, чтобы на следующих выборах меня избрали народным депутатом.
– Но ведь выбирает-то народ?
– Да как вам сказать?.. Выбирает, конечно, народ, как полагается по конституции, но обычно избирается тот, кого хочет полиция.
Наговорившись с публикой, я подошел к служителю и сказал:
– Я хочу повидаться с господином министром. Хмурый служитель посмотрел на меня с высокомерным презрением и объявил:
– Жди! Не видишь, что ли, сколько народу дожидается?!
– Я иностранец, путешественник и не могу ждать, – сдержанно сказал я, кланяясь служителю.
Слово “иностранец” произвело магическое действие, и служитель опрометью бросился в канцелярию министра.
Министр сразу же любезно меня принял и пригласил сесть, после того, разумеется, как я сказал, кто я и как меня зовут.
Министр – долговязый и худой, со злым и суровым выражением лица – производил отталкивающее впечатление, хоть и старался быть как можно любезнее.
– Как вам понравилось у нас, сударь? – холодно спросил министр с принужденной улыбкой.
Я отпустил множество комплиментов стране и народу и добавил:
– Особенно я рад поздравить вашу прекрасную страну с мудрым и умелым управлением. Просто не знаешь, чем в первую очередь восхищаться!
– Кхе, могло быть и лучше, но мы стараемся как можем! – с гордостью сказал он, довольный моими восторгами.
– Нет, нет, господин министр, без лести, лучшего и не пожелаешь. Народ, я вижу, очень доволен и счастлив. За несколько дней было уже столько праздников и парадов!
– Это все так, в народном довольстве есть и моя заслуга, ибо мне удалось внести в конституцию дополнительно ко всем свободам, полностью гарантированным народу, еще и такой пункт: “Каждый гражданин страны Страдии должен быть довольным, веселым и с радостью приветствовать многочисленными делегациями и телеграммами каждое важное событие и каждый правительственный акт”.
– Очень хорошо, но, господин министр, как это можно выполнить?
– А что тут затруднительного, если все граждане без исключения должны подчиняться законам страны! – ответил министр, преисполненный достоинства и важности.
– Отлично, – заметил я, – ну, а если случается что-либо неблагоприятное как для интересов народа, так и для интересов страны? Вот, например, вчера от господина премьер-министра я узнал, что на севере закрыт вывоз свиней, а это ведь причинит стране большой вред.
– Правильно, но так оно и должно было случиться; а посему не сегодня-завтра из всех краев Страдии соберется множество делегаций поздравить премьер-министра с мудрой и тактичной политикой по отношению к соседнему, дружественному нам государству! – сказал министр с воодушевлением.
– Это прекрасно, о таком мудром строе можно только мечтать, и я, как иностранец, осмелюсь искренно поздравить вас со столь гениальным, созданным благодаря вашим заслугам законом, который осчастливил страну и ликвидировал все заботы и горести.
– На тот случай, если бы народ забыл вдруг исполнить свои обязанности перед законом, я уже три дня назад предусмотрительно разослал всем полицейским властям секретный циркуляр, в котором настойчиво рекомендовал всему народу принести по этому поводу свои поздравления премьер-министру.
– Ну, а как вы поступите, если через несколько дней вывоз свиней возобновится? – вежливо полюбопытствовал я.
– Очень просто: пошлю другой секретный циркуляр, в котором через полицию вновь обяжу народ собраться для поздравления в возможно большем количестве. Это будет тяжеловато лишь вначале, но постепенно народ привыкнет и будет являться сам.
– Действительно, вы правы! – сказал я, потрясенный ответом министра.
– Все, сударь, можно сделать при желании и взаимопонимании. В кабинете мы помогаем друг другу обеспечить точное исполнение приказов каждого члена правительства. Вот, например, министр просвещения прислал мне сегодня свой циркуляр, с тем чтобы я помог ему через сотрудников вверенного мне министерства заставить всех строго придерживаться его распоряжения.
– Какое-нибудь важное дело, смею спросить?!
– Очень важное. Более того, неотложное, и я уже принял необходимые меры. Посмотрите, – сказал он и сунул мне в руки листок бумаги.
Я принялся читать:
“С каждым днем все больше и больше начинает портиться наш народный язык, а некоторые граждане зашли так далеко, что, забывая статью закона, которая гласит:
Никто из граждан не имеет права портить народный язык, изменяя порядок слов в предложении или употребляя отдельные формы вопреки предусмотренным и утвержденным правилам, составленным особым ‘комитетом лингвистов’; к сожалению, даже слово ‘гнев’ начали без зазрения совести дерзко произносить как ‘гнэв’. Чтобы пресечь подобные неприятные случаи, могущие иметь крупные
последствия для нашей милой родины, приказываю вам силой власти защитить слово ‘гнев’, которое так исказили, и строго по закону наказывать всякого, кто позволит себе в этом или ином слове своевольно изменить грамматическую форму, не считаясь с ясным распоряжением закона”.
– Да разве за это наказывают? – крайне удивленный, спросил я.
– А как же, это ведь очень важно. Виновный в таких делах, если вина его доказана свидетелями, приговаривается к тюремному заключению сроком от десяти до пятнадцати дней!
Министр, немного помолчав, продолжал:
– Над этим следует призадуматься, сударь! Закон, в силу которого мы можем наказать всякого, кто неправильно употребляет слова и делает грамматические ошибки, приносит неоценимую пользу и с финансовой и с политической точки зрения. Подумайте хорошенько и вы сами все поймете.
Я попробовал углубиться в размышления, но ни одна стоящая мысль не приходила мне в голову. И чем больше я думал, тем меньше понимал смысл заявления министра и тем слабее отдавал себе отчет в том, над чем я раздумываю. Пока я безуспешно пытался понять этот удивительный закон в этой еще более удивительной стране, министр смотрел на меня с довольной улыбкой – иностранцы, должно быть, далеко не такие умные и догадливые, как народ Страдии, способный выдумать нечто такое, что в другой стране произвело бы впечатление чуда.
– Итак, вы не можете догадаться?! – спросил министр, испытующе глядя на меня исподлобья.
– Простите, никак не могу.
– Э, видите ли, это новейший закон, имеющий огромное значение для страны. Во-первых, так как наказание за такую провинность часто заменяется денежным штрафом, страна имеет прекрасный доход, употребляемый на покрытие дефицита в кассах наших политических друзей или на пополнение специального фонда, из которого черпаются средства для награждения приверженцев правительственной политики; во-вторых, закон этот, такой наивный на первый взгляд, помогает правительству во время выборов депутатов, наряду с другими средствами, получить большинство в Скупщине.
– Но ведь вы, господин министр, говорите, что конституцией даны народу все свободы?
– Да. У народа есть все свободы, но он ими не пользуется! Как вам сказать, мы, понимаете ли, приняли новые свободолюбивые законы, которые надо выполнять, но по привычке, да и охотнее, мы пользуемся старыми законами.
– Зачем же тогда вы принимали новые? – осмелился я спросить.
– У нас такой обычай – иметь как можно больше законов и чаще менять их. В этом мы опередили весь мир. Только за последние десять лет было пятнадцать конституций[1], из которых каждая по три раза отменялась и вновь принималась, так что ни мы, ни граждане не могут разобраться и упомнить, какие законы действуют, а какие отменены… Этим, сударь, я думаю, и обеспечиваются совершенство порядков и культура страны! – заключил министр.
– Вы правы, господин министр, иностранцы должны завидовать вам в столь мудром государственном устройстве.
Вскоре, попрощавшись с господином министром, я вышел на улицу.
(Далее)
[1] За время правления Александра Обреновича в Сербии часто менялись законы и конституции. В 1894 году была отменена конституция 1888 года и восстановлена конституция 1869 года, которая в апреле 1901 года была заменена еще более реакционной “апрельской” конституцией. Меняя конституции, Александр Обренович доходил до чудовищного произвола. Так, в 1903 году он на 45 минут (в ночь с 6 на 7 апреля) приостановил действие недавно принятой конституции, объяснив это следующим образом: “Вчерашние беспорядки заставили меня предпринять ревизию основного закона раньше, чем я намеревался это сделать. Но вместо ревизии перед полночью я отменю конституцию, а сразу после полуночи восстановлю ее. Между тем за это бесконституционное время, когда народ будет мирно спать, я отменю законы, которых от меня обманом добились радикалы”. Этот случай произошел после выхода “Страдии”, и историк Сл. Йованович, бывший очевидцем этого события, рассказывал, что люди на улицах Белграда говорили по этому поводу: “Такого и Доманович в своей ‘Страдии’ не придумал бы!”
Страдия (3/12)
Только я закрыл за собой дверь, освободился от множества орденов и, усталый, измученный, присел, чтобы перевести дух, как раздался стук в дверь.
– Войдите! – сказал я, да и что, собственно, мне оставалось делать?
В комнату вошел изящно одетый человек в очках. (Я уж и не повторяю каждый раз, а это стоит иметь в виду, что все, кто больше, кто меньше, были увешаны орденами. Когда я с полицейским шел в гостиницу, и об этом надо сказать, я видел, как в тюрьму тащили человека, укравшего туфли, так и у него на шее был орден. “Что у него за орден?” – спросил я полицейского. “Это орден за заслуги в области культуры и просвещения!” – серьезно и холодно ответил он. “В чем же его заслуги?” – “Да он, знаете, был кучером бывшего министра просвещения. Талантливый человек!” – ответил полицейский.)
Итак, вошел человек в очках, низко поклонился, что, разумеется, сделал и я, и представился старшим чиновником министерства иностранных дел.
– Очень приятно! – сказал я, пораженный этим неожиданным визитом.
– Вы впервые в нашей стране, сударь? – спросил он меня.
– Впервые.
– Вы иностранец?
– Да.
– Вы приехали как нельзя более кстати, уверяю вас! – пылко воскликнул старший чиновник. Меня это смутило еще больше.
– У нас имеется вакантное место консула. Хорошее жалование, что самое главное, и большая дотация на представительство, которую, разумеется, можно тратить на личные нужды. Вы старый, опытный человек, и обязанности консула не будут для вас обременительны: пропаганда свободолюбивых идей в краях, где народ живет под властью чужеземцев… Как видите, вы появились очень кстати: вот уже больше месяца мы мучаемся, подыскивая на этот важный пост подходящее лицо. На остальные места, слава богу, у нас есть иностранцы. Есть и евреи, и греки, и валахи (откуда только они взялись?!). А вы какой национальности, осмелюсь спросить?
– Да, видите ли, как вам сказать, я еще и сам не знаю! – пристыженный, ответил я и начал ему рассказывать свою печальную семейную историю, пока он меня не прервал, восторженно захлопав в ладоши и закружившись от радости по комнате.
– Прекрасно, прекрасно!.. Лучшего и не придумаешь!.. Только вы сможете добросовестно выполнить это святое задание. Сейчас же я пойду к министру, а через несколько дней вы можете отправляться в путь! – вне себя от радости проговорил старший чиновник и помчался докладывать министру о важном открытии.
Он вышел, а я сел, опустив голову на руки. Мне никак не верилось, что все, виденное мной в этой стране, правда. Но тут опять кто-то постучал.
– Войдите!
В комнату вошел другой элегантно одетый господин и тоже отрекомендовался старшим чиновником какого-то министерства. Он сказал, что по поручению господина министра пришел ко мне по важному делу; в ответ я выразил свое чрезвычайное удовольствие и радость.
– Вы иностранец?
– Иностранец.
Он с почтением посмотрел на меня, подобострастно поклонился до земли и попытался было что-то сказать, но я прервал его словами:
– Прошу Вас, сударь, скажите, как называется ваша страна?
– Вы до сих пор не знаете?! – воскликнул он и посмотрел на меня с еще большим почтением и подобострастием.
– Страдия! – произнес он и отступил немного назад.
“Странно, но так называлась и удивительная героическая страна моих предков!” – подумал я, но ему не сказал ни слова и только спросил:
– Чем могу служить, милостивый государь?
– Установлено новое звание управляющего государственным имуществом, и я от имени господина министра имею честь просить вас занять этот высокий гражданский пост… Вы ведь не раз бывали по крайней мере министром?
– Нет, никогда не был.
– Никогда!.. – воскликнул он вне себя от изумления. – Ну, тогда, наверное, занимали важный пост с несколькими окладами?
– Никогда.
Старший чиновник потерял дар речи от удивления. Не зная, что предпринять в этом единственном в своем роде случае, он извинился за причиненное беспокойство и, сказав, что о нашем разговоре поставит в известность господина министра, вышел.
Назавтра обо мне писали все газеты. В одной была помещена заметка под заголовком: “Человек-чудо”.
“Вчера в наших краях появился шестидесятилетний иностранец, который за всю свою жизнь ни разу не был министром, не имеет ни одного ордена, вообще никогда не состоял па государственной службе и не получал жалованья. Это единственный случай в мире. Как нам стало известно, человек-чудо поселился в отеле “На милой многострадальной родине”. По уверениям многих, посетивших его вчера, он ничуть не отличается от других людей. Мы примем все меры, чтобы разузнать подробнее о жизни этого загадочного существа, что, без сомнения, представит большой интерес для наших читателей, и при первой возможности постараемся поместить в нашей газете его портрет”.
Другая газета сообщила примерно то же самое с таким добавлением: “Кроме того, из достоверных источников нам удалось узнать, что этот странный человек приехал с важной политической миссией”.
Правительственные же газеты весьма корректно опровергали эти слухи:
“Бестолковые оппозиционные газеты дошли в своем сумасбродстве до того, что измышляют всякую ложь и распространяют в народе возбуждающие слухи, будто в нашу страну приехал шестидесятилетний иностранец, который, как говорят эти болваны, никогда не был ни министром, ни чиновником и даже не имеет ни одного ордена. Такие небылицы и полнейший вздор могут придумать и злонамеренно распространять только ограниченные, жалкие и выжившие из ума сотрудники оппозиционной печати; но заряд их пропадет даром, ибо, благодарение богу, кабинет вот уже неделю находится у власти, и положение его ни разу еще не пошатнулось, как хотелось бы глупцам из оппозиции”.
После этих статеек возле гостиницы, где я остановился, начал собираться народ. Стоят, глазеют, одни уходят, другие приходят, – толпа не уменьшается целый день, и в ней шныряют продавцы газет и книг, истошно крича:
– Новый роман: “Странный человек”, часть первая!
– Новая книга: “Приключения старца без орденов”!
Подобные книжонки предлагались всюду.
Появилась даже кафана под названием: “У человека-чуда”, на ее огромной вывеске красовался человек без орденов. Народ толпился около этого чудища, и полиции волей-неволей пришлось в интересах общественной нравственности убрать эту соблазнительную картину.
Назавтра я вынужден был сменить гостиницу. Чтобы иметь приличный вид на улице, я должен был нацеплять хотя бы несколько орденов, и только тогда на меня никто не обращал внимания.
Как иностранцу, мне была предоставлена возможность познакомиться с виднейшими личностями и министрами и проникнуть во все государственные тайны.
Вскоре я имел честь увидеть всех министров за работой.
Прежде всего я отправился к министру иностранных дел. Как раз в тот момент, когда я переступил порог приемной, где собралось много желающих попасть к министру, служитель громогласно объявил:
– Господин министр не может никого принять: он прилег немного вздремнуть!
Публика разошлась, и я обратился к служителю со словами:
– Сообщите, пожалуйста, господину министру, что его просит принять иностранец.
Едва услышав слово “иностранец”, служитель вежливо поклонился и скрылся в кабинете министра.
Тотчас распахнулись двустворчатые двери, появился коренастый, полный, небольшого роста человек и, поклонившись мне с довольно глупой улыбкой, пригласил войти.
Министр усадил меня в кресло, сам сел напротив, заложил ногу за ногу, с довольным видом погладил себя по круглому животу и начал разговор:
– Я, сударь, много слышал о вас и очень рад познакомиться с вами… Я, знаете ли, хотел соснуть немного… Что делать?.. Свободного времени так много, что просто не знаешь, куда себя деть.
– Осмелюсь спросить, господин министр, какие у вас отношения с соседними странами?
– Э… да как вам сказать?.. Хорошие, хорошие, во всяком случае… Говоря откровенно, у меня не было случая подумать об этом; но, судя по всему, очень хорошие, очень хорошие… Плохого у нас ничего не случилось, только вот на севере запретили вывоз свиней[1], а на юге нападают ануты[2] из пограничной страны и грабят наши села… Но это ничего… пустяки…
– Жаль, что запретили вывоз свиней. Я слышал, их много в вашей стране? – скромно заметил я.
– Да, слава богу, хватает, но это не суть важно – съедят и здесь этих свиней, дешевле только будут; да и что бы получилось, если бы мы вовсе лишились свиней?! Ведь жили бы без них, – равнодушно ответил он.
В дальнейшей беседе он поведал мне о том, что изучал лесоводство, а теперь с увлечением читает статьи о скотоводстве, что собирается приобрести несколько коров и откармливать телят, так как это очень доходная статья.
– На каком языке вы предпочитаете читать? – спросил я.
– Да на своем, родном. Не люблю я других языков и никогда их не изучал. Ни потребности, ни желания такого у меня не было. Мне это совсем не нужно, особенно на данном посту; а если и возникнет в этом необходимость, так ведь легко затребовать специалиста из любой страны.
– Совершенно верно! – одобрил я его остроумные, оригинальные рассуждения, да и что, собственно, я мог еще сказать?
– Кстати, вы любите форель? – спросил он, немного помолчав.
– Я никогда ее не ел.
– Жаль, это прекрасная рыба. Редкое, изысканное блюдо. Вчера я получил от приятеля несколько штук. Исключительно вкусная вещь…
После того как мы поговорили еще некоторое время о подобных важных вещах, я, извинившись перед господином министром, что своим визитом оторвал его, быть может, от важной государственной работы, попрощался и ушел.
Он любезно проводил меня до дверей.
(Далее)
[1] Намек на сербо-австрийские противоречия. Сербия в то время являлась крупным экспортером свиней, главным образом в Австрию. Австрия, пользуясь монополией главного покупателя, в целях политического давления на Сербию время от времени запрещала ввоз свиней и добивалась тем самым очередной уступки от сербского правительства.
[2] Намек на известные инциденты на сербско-турецкой границе в середине 1901 и начале 1902 года. Доманович высмеивает неспособность властей предпринять решительные меры для защиты государственных границ от арнаутов (турецкое название для албанцев).
Страдия (1/12)
В одной старой книге прочел я интересный рассказ; черт его знает, как попала ко мне эта книга о каких-то смешных временах, когда было много свободолюбивых законов, а свободы ни малейшей; произносились речи и писались книги о сельском хозяйстве, но никто ничего не сеял; страна была переполнена моральными поучениями, а нравственность хромала на обе ноги; у каждого ума палата, но никакого толку; повсюду говорилось об экономии и благосостоянии, а между тем все разбазаривалось. и всякий ростовщик и жулик мог за гроши купить себе титул: “Великий народный патриот”.
Автор этого странного рассказа или путевых очерков (право, я и сам не знаю, что это за сочинение с точки зрения литературного жанра, однако я не хотел спрашивать об этом специалистов, так как они, по утвердившемуся в Сербии обычаю, без всякого сомнения направили бы этот вопрос на обсуждение общего заседания кассационного суда. Кстати, это прекрасный обычай. Существуют люди, которые должны думать по своей официальной обязанности, они и думают, а все остальные живут себе припеваючи), – так вот, автор этого странного рассказа или путевых очерков начинает так:
“Пятьдесят лет своей жизни провел я в путешествиях по свету. Много видел я городов, много сел, стран, людей и народов, но ничто так меня не удивило, как одно маленькое племя, живущее в прекрасном, благодатном краю. Я расскажу вам об этом счастливом народе, хотя заранее знаю, что если мой рассказ и попадет кому-нибудь в руки, то никто из живущих не поверит мне ни теперь, ни даже после моей смерти…”
Хитрец, начав так, он заставил меня прочесть все до конца, а когда уж я прочел, то мне захотелось рассказать обо всем и другим. Но, чтобы вы не заподозрили и меня в желании соблазнить вас на чтение, я сразу же, в самом начале, искреннейше заверяю, что книга не принесет никакой пользы и все россказни этого дядьки-писателя – ложь, хотя, как ни странно, сам я верю в эту ложь, как в чистейшую правду.
Вот что рассказывает он дальше.
Почти сто лет тому назад мой отец, тяжело раненный во время войны, был взят в плен и угнан из родных мест на чужбину, где он женился на девушке-рабыне, своей землячке. От этого брака родился я, но едва мне минуло девять лет, как отец мой умер. При жизни он часто рассказывал мне о своей родине, о мужественных героях, которых так много было в нашей стране, об искреннем патриотизме и кровавых войнах за свободу, о добродетелях и чести, о самопожертвовании во имя спасения родины, когда все, даже жизнь, приносилось на алтарь отчизны. Он рассказывал о славном, героическом прошлом нашего народа и, умирая, завещал: “Сынок, мне не суждено умереть на моей дорогой родине, и кости мои не будут покоиться в святой земле, которую я напоил своей кровью, борясь за ее свободу. По воле злой судьбы не довелось мне, прежде чем я закрою глаза, погреться в лучах свободы на милой родине. Но я не напрасно пролил кровь – огни свободы будут светить тебе, сын мой, вам, нашим детям. Иди, сынок, и когда нога твоя ступит на родную землю, поцелуй ее, иди и полюби ее, знай, что этой героической стране и нашему народу предназначено великое будущее, иди и используй свободу на добрые дела, чтобы отец мог тобой гордиться, да не забывай, что землю ту оросила и моя кровь, кровь твоего отца, как веками орошала ее благородная кровь доблестных и знаменитых твоих предков…”
С этими словами отец обнял меня и поцеловал, омочив слезами мой лоб.
– Иди, сынок, пусть тебя бог…
На этом речь его оборвалась – мой добрый отец умер.
Не прошло и месяца после его смерти, как я с котомкой за плечами и посохом в руках отправился по белу свету искать свою славную родину.
Пятьдесят лет я путешествовал по чужбине, по бескрайному миру, но нигде не встречал страны, хоть немного похожей на ту, о которой мне столько рассказывал отец.
Но, разыскивая свою родину, я набрел на интересную страну и людей, о которых сейчас вам и расскажу.
Был летний день. Солнце пекло так, что мозги плавились, от сильной духоты кружилась голова, в ушах гудело, мучила жажда, а глаза ломило до того, что я едва мог смотреть. Весь я был в поту, обветшалая одежонка моя пропылилась. Бреду я, усталый, обессилевший, и вдруг прямо перед собой, в получасе ходьбы, вижу белый город, о стены которого бьются волны двух рек.[1]
В меня будто силы влились, я забыл про усталость и поспешил к городу. Подхожу к берегу. Две большие реки спокойно несут свои воды, омывая городской вал.
Вспомнил я рассказы отца о знаменитом городе, где было пролито много крови нашими соотечественниками, и, словно сквозь сон, припомнились мне его слова о том, что город этот лежит как раз между двух рек.
От волнения у меня сильно забилось сердце; я снял шапку, и ветер, дувший с гор, освежил мой вспотевший лоб. Я поднял глаза к небу, упал на колени и воскликнул сквозь слезы:
– Великий боже! Вразуми меня, выслушай молитву сироты, блуждающего по свету в поисках отечества, родины своего отца! – Ветерок продолжал дуть с возвышавшихся вдали голубых гор, а небо хранило молчание. – Скажи мне ты, милый ветер, что дуешь с голубых гор, правда ли, что это горы моей родины?
Скажите вы, добрые реки, правда ли, что с гордых стен знаменитого города вы смываете кровь моих предков? – Все немо, все молчит, но какое-то приятное предчувствие, какой-то внутренний голос мне говорит: “Это та самая страна, которую ты так давно ищешь!”
Вдруг шорох заставил меня насторожиться: у берега, чуть подальше, я увидел рыбака. Лодка его уткнулась в берег, а сам он чинил сети. Охваченный волнением, я не заметил его раньше. Я подошел к нему и поздоровался.
Молча взглянув на меня, он опустил глаза и продолжал свое дело.
– Что это за страна виднеется вон там, за рекой? – спрашиваю я, дрожа от нетерпения.
Он пожал плечами и процедил сквозь зубы:
– Да, есть там какая-то страна.
– А как она называется?
– Вот, уж этого я не знаю. Вижу, что есть там страна, а как она называется, никогда не интересовался.
– Сам-то ты откуда?
– Живу вон там, с полчаса ходьбы отсюда. Там я и родился.
“Нет, это не земля моих предков, не моя родина”, – подумал я, а вслух спросил:
– Так что же, ты совсем ничего не знаешь об этой стране? Разве она ничем не знаменита?
Рыбак задумался, выпустил из рук сети, что-то, видимо, припоминая. Долго он молчал, а потом изрек:
– Говорят, там свиней много.
– Неужели она известна только свиньями? – удивился я.
– Множество еще там разных глупостей, но меня это мало интересует! – хладнокровно произнес он и опять принялся чинить сети.
Ответ мне был непонятен, и я опять спросил:
– Каких глупостей?
– Всяких, – отозвался он со скучающим видом и равнодушно зевнул.
– Свиньи да глупости?! И больше ты ни о чем не слышал?..
– Говорят, кроме свиней, у них много министров и на пенсии и в запасе, но их на сторону не вывозят. Вывозят только свиней.
Я решил, что рыбак надо мной издевается, и вскипел:
– Да что ты плетешь, дурак я, что ли, по-твоему?
– Давай деньги, и я перевезу тебя на тот берег, а там сам смотри, что и как. Говорю тебе то, что слышал от других. Я там не бывал и наверняка не знаю.
“Нет, это не страна моих героических предков. Та славилась юнаками, великими делами и блистательным прошлым”, – подумал. я. Но рыбак своими странными ответами заинтересовал меня, и я решил, что если я побывал в стольких странах, так посмотрю и эту. Сговорился с ним и сел в лодку.
Рыбак перевез меня через реку, взял деньги, и, когда я поднялся на берег, он уже плыл назад.
(Далее)
[1] Имеется в виду Белград, расположенный при впадении реки Савы в Дунай.
Радоје Домановић 