(Предыдущая часть)

Пришел он в митрополию, но попасть туда долго не мог: огромная толпа крестьян загораживала вход.

— Чего ждете, братья? — спросил святой.

— Дьявола ждем! — сердито ответил один крестьянин.

— Побойтесь бога, люди, ведь здесь митрополия.

— Сумасшедший дом! — загалдели крестьяне.

Савва попробовал их урезонить, но крестьяне загудели пуще и заглушили его.

— Зачем же вы пришли сюда? — снова задал им вопрос Савва.

— Коли так и дальше будет, то пришли мы зря. Мы жалуемся на попа, а митрополит и слушать не хочет.

— Чем же провинился ваш поп?

— Он кругом виноват! Пьянствует, дерется с нашим братом, живет невенчанно и блудник к тому же — нельзя его в дом впустить, где есть женщины. Нам таких попов не надо. А митрополит толкует о каких-то канонах, словно нам от них польза какая. «Я, говорит, постараюсь, чтобы он исправился. Отправляйтесь спокойно по домам и поклонитесь вашим хозяйкам». Мы закрыли свою церковь, говорим ему, и не уйдем отсюда, пока поп не уберется из нашего села.

— А что ответил митрополит?

— Плохое говорит, терпите, говорит, и живите в мире со своим попом. Некуда его мне отправить. — Не желаем его ни живого, ни мертвого, — говорим митрополиту, а он свое твердит про старые книги; напоследок пожал плечами и говорит: «Делайте что хотите!» А раз так, возьмем мы дубину хорошую, и пускай тогда поп на себя пеняет. Нет у нас для него другого решения.

Удивил святого такой разговор. Тяжело стало у него на душе, и он решил было уйти, но подумал, что надо все же лично переговорить с главой церкви; крестьяне, может быть, по злобе клевещут на праведного и доброго попа.

Святой пробрался сквозь толпу и вошел в митрополию. Слуге он дал свою «визитную карточку» — Савва-Растко Неманич, директор Высшей женской школы — для вручения секретарю его высокопреосвященства.

Странный человек был этот секретарь. Весьма любезный и очень разговорчивый, он неприветливо встречал тех, кто приходил с пустыми руками. Святой Савва слегка оторопел, увидев, что творится в прихожей, перед дверями могущественного секретаря, который имел огромное влияние на владыку.

Толклось тут несколько попов, каждый со своим подношением. Один из них, оборванный, засаленный, несчастненький попик, очевидно, из какого-нибудь захудалого прихода, держал в руках наседку. Она пронзительно кудахтала и хлопала крыльями. Другой, заплывший от жира, держал за задние ноги поросенка, хорошенького белого сосунка. Поросенок визжал и вырывался, но поп держал его крепко: не мог он лишиться такой протекции. В объятиях у третьего попа блеял ягненок, четвертый принес индюка. А один с сияющим от радости лицом приволок здоровенного кабана в подарок секретарю. Почесывая кабану брюхо, поп с вызывающим высокомерием презрительно смотрел через плечо на попа, державшего курицу, и на лице у него было написано: «Мог бы не тащиться со своей наседкой!»

— Заткни глотку своей квочке, — набросился он на беззащитного бедного попа, — господин секретарь не может работать из-за ее кудахтанья, голова у человека разболеться может. Кроткий человек секретарь, все терпит. Будь я на его месте, я бы такому курицей по голове съездил.

Служители святого алтаря захохотали, а бедняга поп сконфузился и покраснел. Что он, грешник, мог поделать? Не было у него ничего более подходящего и ценного для подарка, вот и договорился он с попадьей, что отнесет курицу.

— А вы ничего не принесли? — спросил Савву обладатель поросенка.

— Я, видите ли, не бывал здесь и не знал про такой обычай.

— Э, дорогой, никуда это не годится! — резонно заметил поп с ягненком.

— Знаешь, как в писании сказано: «Приношахом дары своя и поклоняемся. Ему же честь — честь, ему же слава — слава!» — с достоинством произнес поп, почесывавший кабана.

— Я бы посоветовал вам пойти на рынок и купить хорошего поросеночка. Дело пойдет еще скорее, если прихватите бутылку коньяка для господина митрополита. Он любит французский коньяк. Вот поглядите на меня! — добавил поп с кабаном, вытаскивая из одного кармана рясы литровую бутылку коньяка, а из другого бутылку настоящего ямайского рома.

Савва смутился, растерялся, не зная, что предпринять. Но когда слуга пригласил к секретарю попа с кабаном, Савва решил отправиться на рынок.

Через час святитель возвратился с поросенком на плече, из карманов у него торчали бутылки с французским коньяком и ромом. Бедняга едва дотащился с такой поклажей, но порядок есть порядок, и Савва не хотел нарушать старинных сербских обычаев.

— Вот так! Теперь другое дело! — сказал поп с поросенком и стал разглядывать и оценивать Саввиного поросенка, сравнивая его со своим.

— Жареный кило на четыре потянет… Мой побольше. Сколько вы заплатили за него? — спросил он Савву.

— Десять динаров.

— Дорого, зато уж хорош!

Держа свою курицу за шею, чтобы она своим кудахтанием не тревожила секретаря, бедный поп грустно смотрел на беседующих, забившись в угол прихожей.

Прием между тем шел в строго утвержденном порядке. После попа с кабаном был принят поп с ягненком (очевидно, господин митрополит любил баранинку), затем поп с поросенком; его поросенок был на два-три килограмма потяжелее Саввиного. И только после него позвали Савву.

Счастье его, что догадался купить подарок, иначе наверняка пришлось бы ему пропустить и того грешника с наседкой.

Но святой был большой добряк. Он пренебрег такой мелочью и вежливо, деликатно предложил бедняку с курицей пройти раньше, но поп не осмелился принять этого приглашения, боясь, что секретарь закричит на него: «убирайся со своей наседкой, можешь подождать, пока я других приму», и выгонит вон.

Савва вошел. Секретарь принял его любезно, но и с большим достоинством как хороший дипломат и указал на стул, Савва передал поросенка служителю с засученными рукавами и присел возле письменного стола секретаря.

Он огляделся. Да, в комнате было на что посмотреть, словно он вошел в зверинец. Какой только живности здесь не было: свиньи, поросята, ягнята, индейки, гуся, курицы, утки. И все это «принятое как жертвоприношение для трапезы архипастыря» радостно благословляло господа на свой лад: хрюканьем, кудахтаньем, блеяньем, гаканьем — ну, просто чудо. За живностью приглядывал служитель. Кроме птиц, были здесь и другие приятные вещи: бочонок с творогом и сливками, несколько бочонков с вином и препеченицей[1], фляги с ромом и коньяком и еще всякая всячина.

Смерив глазами Саввиного поросенка и заметив, что у просителя из карманов торчит по бутылке рома и коньяка, секретарь любезно улыбнулся и спросил:

— Что угодно сударю?

Савва подробно рассказал ему про свои горести и про желание переговорить обо всем с господином митрополитом.

— С его высокопреосвященством?.. Э, видите ли, придется… — озабоченно начал секретарь… — Он в ссоре с некоторыми наставницами Высшей женской школы, они смеялись, когда митрополит рассказывал им, как к лицу ему голубое атласное одеяло. Сердце у него, видите ли, удивительно чувствительное, к тому же под голубым одеялом он и вправду выглядит великолепно, словно святой. Но, впрочем… подождите, сколько сейчас времени?.. Десять, прекрасно! — радостно сказал секретарь, а про себя подумал: «Хм, десять часов! Владыка еще не совсем пьян, с ним можно, пожалуй, еще говорить».

Савва обождал, пока секретарь доложил о нем господину митрополиту.

Войдя в приемные покои, Савва увидел его преосвященство. Он спокойно сидел в кресле, обитом голубым шелком, в полном одеянии и с митрой на голове.

Смиренно и низко поклонился святой владыке церкви, а митрополит, сложив, как полагается, пальцы правой руки, благословил Савву. Савва опять поклонился и остановился в отдалении.

— Садитесь! — сказал митрополит усталым, тихим и слегка охрипшим голосом. Савва сел.

— Как вы себя чувствуете? Как на том свете?.. как поживает господь Саваоф, здоров ли?.. Как бог-сын?.. Что делает брат во Христе Петр, как поживают Лука, Илья и другие мои добрые друзья?

— Хорошо, господь болел инфлуэнцией, простудился, должно быть, да и стар уже, годы не те, но теперь поправился. Петр и Лука живут попрежнему. Илья все стреляет и катается на колеснице. И правильно делает, чем ему еще заниматься? Остальные все пребывают в добром здравии и кланяются вам. Недавно я получил от Луки открытку с Меркурия: не знаю, что он там делает, заседает, наверно, в какой-нибудь комиссии. «Передай большой привет митрополиту, — пишет он мне, — и прихвати у него на прощанье бутылочку коньячку — у него всегда он водится».

— Хе, хе, хе! Спасибо ему… Озорник он, шутит все. Хе, хе… коньяк! Вот так святой, — промолвил митрополит.

— Как вы, ваше преосвященство, как здоровье?

— Хм, прилично. Нос вот только распух. Смазываю его, это мне хорошо помогает, но я часто страдаю запорами. Вчера у меня был очень плохой стул. Сегодня утром, слава богу, хороший, только бы хуже не стало. Между прочим, большое несчастье у меня… Дурни мои недоглядели, и, знаете, в моей уборной лопнула труба. Это очень неприятно. Я страшно рассердился и, против обыкновения, обругал всех на чем свет стоит. У меня, видите ли, уборная на английский манер, и я этим очень дорожу. Это я еще в России позаимствовал. Люблю я внедрять разные полезные вещи и обычаи. Как только я стал главой церкви, сейчас же провел реформу и установил английский нужник! — со смаком повторял его преосвященство.

Пока Савва раздумывал, что ему ответить на все это, митрополит изменил тему разговора.

— Нравится вам эта подкладка?

Очень красивая.

— И дорогая… Не хотите ли коньяку?.. Сима, принеси коньяк… А знаете ли вы, сколько у меня шуб… Не знаете?

— Нет.

— А это очень интересно!

— Несомненно.

— Отгадайте… Поставь коньяк тут и принеси ту, знаешь, что я шил в Москве, покажу ее господину… Представьте себе, у меня двадцать две шубы. Думается мне, что ни патриарх, ни петроградский митрополит не имеют столько. Я перещеголял всех… Хороший коньяк… Хотите еще?

— Спасибо, больше не могу.

— Неужели? А я вот могу: пью для желудка. Положи-ка сюда эту шубу. Посмотрите, какая мягкая кожа. Одна только подкладка стоит две тысячи динаров. Но зато уж вечная. Я получаю прямо-таки наслаждение от своих шуб. Мой сын нарисовал меня как раз в этой шубе… Сима, принеси мой портрет, где я в этой шубе… Коньячку, Сима… Немного, знаете, отвернут один край, и видна подкладка…

В этой длительной и столь приятной беседе Савва едва улучил момент, чтобы перевести разговор и поведать о Высшей женской школе и своих горестях.

— Я слегка повздорил с ними. Уверяют, что голубое одеяло мне не к лицу. И еще смеялись, когда я им весьма подробно рассказывал об этом. И вообще для чего школа женщинам? Я противник женского образования. Сима, принеси коньяку! Я не хочу волноваться. Я исправно получаю свое жалованье и забочусь о своем доме. Высшая женская школа меня не касается. Я и в церковь хожу по настроению, а уж со школой и подавно не имею никаких дел.

На прощание митрополит сказал Савве:

— Заходите почаще. Я люблю иногда обсудить какую-нибудь специально церковную проблему.

Поблагодарил святитель и ушел с сокрушенным сердцем.

Не успели закрыться двери за Саввой, как митрополит позвал своего секретаря и, подробно обсудив с ним, какие приношения поступили в тот день, распорядился сейчас же отправить в газеты сообщение о визите святого Саввы. Секретарь привык к подобного рода поручениям. Узнав у его преосвященства, о чем велась беседа со святым, он написал заметку следующего содержания:

«Сегодня утром Савва-Растко Неманич, наш святой и просветитель, посетил его преосвященство, господина митрополита Сербии. Разговор касался ряда церковных проблем. Его преосвященство, господин митрополит с необыкновенной осведомленностью и глубоким знанием церковных дел разъяснил святому все, что вызывало его недоумение. Посещение произвело на Савву необычайно сильное впечатление и потрясенный знаниями, благородством и талантами митрополита, святой с горечью воскликнул: «Ах, боже мой, если бы я обладал такими знаниями и талантами, сколько я сделал бы полезного для просвещения своего рода! Но что не довелось свершить мне, совершит нынешний митрополит. Я был только предтечей этого великого человека. Пусть же он живет и здравствует во славу рода своего!»

Вот каких успехов достиг владыка церкви, несмотря на то, что лопнула труба в его уборной! Подумайте только, что сделал бы он для веры православной, не случись этого несчастья! Какие бы подвиги совершил!

(Далее)

 

[1] Препеченица – особо приготовленная водка.

Одному мудрому уездному начальнику приглянулись поросята сельского старосты во вверенном ему уезде. В божьих заповедях нигде ведь не говорится: «Не пожелай поросенка ближнего своего».

Встретил уездный начальник старосту на базаре в городе и говорит ему:

— Хорошие, слышь, поросята у тебя?

— Есть немного, да что в них хорошего — самые простые, деревенские; для вас, господ, нужны получше!

— Ну, ну, не верти хвостом, хороши они, я сам видел. Как раз для жаркого. Мужик ты сообразительный, понимаешь, что к чему.

— Так я принесу одного? — говорит староста.

— Конечно, принеси!

В следующую субботу крестьянин является с поросенком. Но дальновидный уездный начальник уже разработал план действий и посвятил в него жену.

— А, принес?

— Принес, сударь, погляди только, наливной, словно яблочко.

— Вот и спасибо тебе, отнеси-ка ты его, сделай милость, ко мне домой, отдай жене, а сам зайди ко мне в управление — выпьем с тобой по чашке кофе.

Пришел староста с поросенком к жене начальника и говорит:

— Поросенка вот я принес, твой хозяин тебе велел отдать.

— Этого только не хватало! Какой еще поросенок! Очень мне надо, чтобы он здесь пачкал, визжал да вонял повсюду. Неси его, куда знаешь!

— Да ведь он красавец прямо-таки!

— Знать ничего не хочу, не нужна мне эта гадость в доме. Неси мужу, пусть делает с ним, что хочет.

Староста и так и этак — куда там! Жена начальника и слышать ни о чем не хотела. Что оставалось ему делать? Взвалил поросенка на плечи и назад. Пришел он к уездному начальнику.

— Что это? — спрашивает тот, делая удивленное лицо при виде старосты с поросенком, — почему ты не отнес его домой?

— Был я там, да хозяйка твоя и разговаривать со мной не пожелала.

— Ох, братец, беда с этими женщинами! — сказал начальник и, будто взвесив что-то, добавил: — Знаешь что?.. Мне сейчас нет необходимости резать поросенка и держать его негде, так отнеси-ка ты его домой и корми, пока он мне не понадобится. За выкормку я тебе, конечно, заплачу.

— Дело ясное, договоримся как полагается. Пустяки это, да и много ли он съест? Ерунда, неужели и на это будем обращать внимание.

— Вот и хорошо, неси, значит, его домой и корми до тех пор, пока я не потребую.

Так и сделали. Принес крестьянин домой поросенка начальника.

Прошло порядочно времени, и крестьянин спросил его как-то:

— Не пригнать ли тебе твоего поросенка?

— Пускай его гуляет, пока не нужен он.

Прошел месяц, прошло два, прошло полгода. Староста нет-нет да и спросит:

— Не пригнать ли поросенка-то?

— Бог с ним, подождем еще немного, придет его время. Корми его хорошенько, не жалей, потом уж сразу рассчитаемся.

— Что об этом толковать, свои ведь люди, — почтительно отвечает крестьянин. Что поделаешь: власть есть власть!

Прошло больше года. Опять приходит крестьянин:

— Слушай, господин начальник, поросенок твой боровом уже стал. Еле двигается от жиру, пора его пригнать, не стоит больше кормить.

— Ох, брат, забыл я совсем о своем поросенке. Если бы бог надоумил тебя напомнить хоть немного пораньше, а то я свинью купил, зарезал ее и сала натопил, — жалуется уездный начальник.

— Так что же будем делать?

Подумал уездный начальник и говорит вдруг:

— А сколько весит мой поросенок?

— Прикидывали мы недавно с соседом, — пудов на двенадцать потянет.

— Ого! — сказал начальник и ухмыльнулся.

— Откормился, господь с ним.

— А сколько за него на рынке дадут?— поинтересовался начальник.

— Да сотни полторы чистоганом, если не больше.

— Ну так знаешь, как мы договоримся?

— Как скажешь, свои ведь мы люди!

— Можно, говоришь, такую цену взять?

— Можно!

— Хорошо, давай мне теперь сто динаров, борова продай и остальные пятьдесят возьми себе за корм. Он, конечно, и на сорок не съел, ну да уж десятку тебе за труды.

Что оставалось делать старосте? Не хочется ему расставаться со своим местом. Вынул он десять бумажек и вручил уездному начальнику, приподнял феску и промолвил:

— Ну, спасибо тебе, господин!

— Не за что. На десятку, говорю, купи что-нибудь хозяйке и детям — они тоже потрудились.

— Да, дети потрудились, это уж их была забота, у меня, сам знаешь, дела.

— Так вот, купи им что-нибудь и скажи: это вам от господина уездного начальника за то, что вы кормили его поросенка!

— Покорно благодарим!

Воистину редкая мудрость!

 

Источник: Доманович, Радое, Повести и рассказы, Государственное издательство художественной литературы, Москва 1956. (Пер. О. Голенищевой-Кутузовой)