(Предыдущая часть)

На следующее утро весь город уже знал о прибытии просветителя Саввы. Неожиданное появление Саввы каждый толковал по-своему, но никто не мог установить подлинной причины.

Два попа, близкие приятели митрополита, немедленно помчались к нему известить о прибытии святого.

— Да, плохи наши дела! — промолвил его высокопреосвященство.

— Хуже и быть не может! Всех нас побреет! — хором заключили попы.

Митрополит — черт знает какой по счету — весьма забеспокоился. Первое что пришло ему в голову: «Савва метит на мое место». Да и что другое мог он подумать?

Отправив попов, митрополит взял зеркало и стал внимательно разглядывать себя. Стараясь придать своему лицу благочестивое выражение, он вращал глазами, тер нос, рассматривал бороду и лоб.

Борода оказалась недостаточно седая, а нос выдавал его с головой. Надо действовать! Натолок он поскорей серы, зажег ее и стал окуривать бороду. Окуривал до тех пор, пока не начал задыхаться от серного дыма. Затем выжал в чашку несколько лимонов и окунул туда нос, дабы придать ему хоть какую-то святость. И опять огляадел себя в зеркало, поправил одежду. Он тщательно осматривал себя то вблизи, то издали, но увы, все было не так, как ему хотелось. Не святой, а черт знает что. Да простит меня бог, но он походил больше на заспанного музыканта из механы, чем на священное лицо.

Мучаясь и досадуя, митрополит позвонил своему секретарю.

— Ты слышал, — обратился он к нему, стараясь говорить усталым, мягким голосом подвижника, — прибыл нам святой Савва. Ясно, что он всячески постарается дорваться до моего места, а тогда и тебе брат, крышка. Надо оповестить всех, что я болен и никого не принимаю. А ты, друг мой, отправляйся в город и проследи, где Савва бывает, с кем встречается, что говорит. При случае побеседуй с ним, постарайся выведать у него все как ты умеешь, и доложи мне. Мы должны действовать решительно, если хотим сохранить свое положение. Это во-первых, а во-вторых: сейчас же пошли в «Вечерние новости» заметку, в которой распиши о моих познаниях и о том, что никто не сможет меня заменить. Неплохо было бы, чтобы отец… моя правая рука, срочно написал брошюру под названием: «Злоупотребления святого Саввы в Студеницком монастыре»[1].

Секретарь удалился выполнять остроумные поручения своего владыки, а его преосвященство опустился в кресло, изнемогая от усталости и страха. Позвав слугу, митрополит приказал подать себе пол-литра коньяку для храбрости и поднятия духа.

После того как митрополит вкусил вторые пол-литра, от страха не осталось и следа, напротив, он почувствовал прилив воинственности. Вспомнив о Савве, он заскрипел зубами, обругал Христа-бога, вынул револьвер и угрожающе пробормотал:

— Вот что нас рассудит!

Затем повалился на диван и заснул тихим, спокойным, архиерейским сном.

Паника охватила и профессоров университета. Приближались выборы профессуры, и они побаивались конкуренции.

Только наставницы Высшей женской школы ничего не боялись; им и в голову не приходило, что святой может быть их начальником, а ведь ни с какой другой стороны он не мог их интересовать. Он стар, прибыл с того света, и что хуже всего — монах; чем же он мог привлечь внимание наставниц Высшей женской школы?

Пока в Белграде судили да рядили по поводу появления Саввы, они по обыкновению спорили, сплетничали, скорбели о судьбах мира или усаживались вечерком вокруг круглого столика и, положив на него руки, призывали духов. Для многих воспитательниц будущих гражданок Сербии, матерей и хозяек, спиритизм — самое приятное развлечение. А почему бы и не так? Кто сильнее их ощущает горечь и бремя этого плохо устроенного мира, а к тому же, сохрани вас боже от этого, если они попали на отвратительную должность учителя? Наставница думает о том, как бы выйти замуж, а она должна задавать вопросы по грамматике или еще более глупые и выслушивать ответ ученицы, что существительное «кость» изменяется по третьему склонению. К черту и кость и грамматику, кому это нужно?

Разумеется, звонок в конце урока — бальзам для ее души. Она бежит в учительскую, — кому хочется разговаривать с этими желторотыми, это ведь так неприятно, так надоедает; это к лицу прислуге, гувернантке, но не женщине с возвышенной душой и университетским образованием.

Но вообразите, как приятно после школы сесть вокруг «столика».

Столик начинает стучать, а девицы громко хохотать.

— Кто ты, объявись!

Тишина.

— Это ты?

Тишина.

— Или ты? — называют они имена.

Столик пошатнулся.

— Он, смотрите, о, о, о! Он, ясно он! Молчите, спрашивайте по порядку. Ты начни первая! Нет… постой… Нет, ты спрашивай за всёх…

— Подождите же. Когда она выйдет замуж, через сколько лет?

«Тук, тук, тук!»

— Через три… Ура!.. Ха, ха, ха! Поздравляем!

— Фу, боже ты мой! Врет ведь все! За нос только водит!.. Спроси за кого…

Начинают гадать: за этого, за того, за третьего?

Столик молчит,

— В Белграде он?

Столик наклоняется.

— Он чиновник?

Молчание.

— Торговец?

Столик наклоняется.

— Ах, торговец! — Поднимается хохот, визг.

Так продолжается до тех пор, пока все не расспросят о своих женихах, а потом переходят на другие, не менее важные темы.

— Отгадай, сколько мне лет.

«Тух, тук, тук,— отсчитывает столик, доходит до двадцати пяти и продолжает дальше, — тук, тук… тук!..»

— Да остановишься ли ты, наконец, чтоб тебе пусто было.

— Ты же его толкаешь!

— Нет, ей богу нет!

— Плохо гадает!

Потом расспрашивают столик о том, сколько кому суждено прожить, и под конец задают разные пикантные вопросы.

Приходит время ужинать, и они расходятся, думая каждая о том, что предсказал ей столик. Одни довольны, другие грустны и озабочены, и как ни убеждают они себя, что верить этому нельзя, все же их томят сомнения и предчувствия.

Если наставницы не призывают духов, то гадают на картах.

— Тебя любит брюнет… Но на твоем пути какая-то блондинка, богатая вдова… Тебе предстоит дальняя дорога…

Понятно, что такая духовная пища куда приятнее школьных занятий и наставлений детворе об обязанностях матери, хозяйки, воспитательницы. Эти дурацкие затеи благотворно действуют на их слабые, больные нервы.

Тем временем Савва явился с документами в министерство просвещения и попросил определить его на должность, согласно божьему указу. Не зная современного устройства Сербии, он и представить не мог, сколь сложна эта процедура. В министерстве Савве сказали, что прежде всего нужно написать прошение и приложить к нему свои документы с соответствующей гербовой маркой. Савва точно все выполнил. Его прошение зарегистрировали и направили на утверждение в Главный совет по делам просвещения. А уж Совет по делам просвещения всем нам хорошо известен. Он никак не соответствует своему назначению. Причина этого весьма проста.

Сербы делятся на две категории. К первой категории относятся люди, знающие и понимающие свое дело, но не желающие работать; это люди разочарованные и отчаявшиеся. Ко второй категории принадлежат люди, которые ничего не знают, но, пользуясь бездеятельностью умных и знающих, усердно трудятся. Понятно, что последние работают так, как им заблагорассудится. И тогда уже мало пользы от того, что умники с болью в сердце замечают, как на их глазах совершаются глупости и безобразия. Примерно так обстоит дело и в Главном совете по делам просвещения. Умные и знающие люди не хотят там работать, а если по случайности и занимают какую-нибудь должность, то не являются даже на заседания Совета. Но как ни вертись, а кто-то должен все-таки работать, и вот тогда приглашают тех, кто желает трудиться, но ровно ничего не знает.

Итак, Главный совет по делам просвещения состоит из филологов, которые всю жизнь занимались только тем, что портили сербский язык и писали глупейшие исследования, и из педагогов, которые, должно быть, действительно свалились с луны. При чтении составленных ими школьных программ не знаешь, плакать, смеяться или просто вопить от ужаса, а книги, рекомендуемые ими для молодежи, за редким исключением нельзя взять в руки. Распределив между собою обязанности, они чаще всего сами пишут книги, сами же их рекомендуют, а милое и доброе государство позволяет их печатать и платит большие деньги за бездарные труды. Один из них «нарвал цветочки милым деткам», другой «составил сборничек», третий «написал учебничек» — так, красиво и разумно используя свое положение, они помогают «себе и друг другу».

К своему несчастью, святой Савва не являлся членом Главного совета по делам просвещения, не было у него и знакомых в этом высоком учреждении. Именно в связи с этим возникли большие споры насчет квалификации святого.

— Отсталый человек! — говорили одни.

— Нет у него педагогической подготовки!

— И филологической нет!

— Хоть бы составил какой-нибудь сборничек с пользой для детей.

Не было у Саввы и политических друзей. Он не фузионнст, не независимый радикал, хотя в газетах приверженцы обеих партий называли его «другом». «Наш друг, господин святой Савва Неманич прибыл…» и т. д. Один епископ провозгласил, что Савва разделяет идеи партии «крестьянского единства»[2].

А без политических связей и высоких рекомендаций у нас в Сербии ровным счетом ничего не добьешься. Даже простой швейцар, нанимаясь на работу, должен принести целую кучу рекомендаций. И как вы думаете от кого? От государственных советников, от председателя Совета министров, от митрополита, тетки министра, от народных депутатов, министров, от двоюродного брата министра и т. д. Из-за рекомендации подчас разгорается борьба лагерей, ломаются копья, возникают затруднения в деятельности той или иной политической группировки.

Наше кустарничество, все эти многочисленные политические балаганы и лавочки довели нас до полной слепоты. На политической ярмарке громче всех кричат подлецы, их крик заглушает голоса честных людей. При этом каждый норовит силой затащить тебя в свою лавочку:

— Сюда, сюда, здесь цвет общества! Зайди, посмотри и останешься здесь!

Тут толкутся продавцы политических акций, ибо продавать акции значительно выгоднее, чем покупать и перепродавать овечьи шкуры; здесь и поставщики разных товаров, и охотники за высокими чинами и положениями, — и все они неистово кричат, вопят, расхваливают свои партии и группировки, задирают друг друга. Страшно пускать Савву в эту толпу политических барышников. Но и без этого не обойтись!

У нас политика и политические партии вершат всем. Из политических соображений у нас любого могут превратить в умного, гордого, известного, выдающегося. По политическим соображениям Марко или Янко провозглашаются учеными, и попробуйте-ка оспорить их ученость; из политических соображений тот или иной становится профессором университета, а понадобится — и членом Академии наук.

— Пусть будет у нас там свой человек! — говорят в подобном случае.

Стыд и срам! А этот «свой человек» входит в политическую партию лишь ради выгоды, чтобы получить министерский пост. Как только меняется ситуация, он тотчас отказывается от своих «твердых убеждений».

Иначе, как можно объяснить печальный факт развала нашего высшего учебного заведения — университета. Там были такие деятели, которые по своим способностям больше годились в прасолы, чем в профессора. А были, наконец, и такие, которые что-то делали, но было бы гораздо лучше, если бы они совсем ничего не делали.

А Академия наук! Ох, бедная наша наука! Иностранец при виде наших бессмертных академиков может усомниться в том, что Сербия находится в Европе, а не в Центральной Африке. Академия — вопиющий образец нашей слепоты и глупости. Ученые мужи, вернее люди, лишь именуемые так, принесли науке столько же пользы, сколько волы, или даже меньше, ибо волы не срамили науку. Литературные труды многих из них, кроме квитанций и векселей, не отличить от школьных сочинений. Вот до чего мы дошли!

(Далее)

 

[1] Монастырь Студеница построен в 1191 году на реке Студенице.

[2] Имеются в виду партии и политические группировки того времени. В 1903 году руководство двух буржуазных партий образовало фузию (объединение) и составило коалиционное правительство. Независимый радикал – член независимой радикальной партии, организовавшейся в 1901 году из левого крыла радикальной партии. Партия крестьянского единства – реакционная буржуазная партия начала ХХ века.