(Предыдущая часть)

Несчастные новые правители сразу же должны были задуматься над тем, что положение министра в Страдии не вечно. Несколько дней, надо сказать, они держались гордо, прямо таки героически: пока в кассе оставались деньги, они по целым дням с бодрыми и радостными лицами принимали делегации и произносили трогательные речи о счастливом будущем их дорогой, измученной Страдии, а по ночам устраивали роскошные пиршества, пили, пели и провозглашали патриотические здравицы.

Когда же государственная казна опустела, господа министры принялись всерьез обсуждать, что можно предпринять в таком отчаянном положении. Чиновникам легко – они уже привыкли сидеть без жалованья по нескольку месяцев; пенсионеры – люди старые, пожили достаточно; солдатам на роду написано геройски переносить муки и страдания, а посему нет ничего плохого в том, если они и поголодают героически; поставщикам, предпринимателям и прочим добрым гражданам счастливой Страдии очень просто объявить, что оплата их счетов не вошла в государственный бюджет этого года. Но вот как быть с министрами? За то, чтобы о них хорошо говорили и писали, надо платить. Нелегко и с другими важными делами, есть дела поважнее и самой Страдии.

Подумали… и пришли к мысли о необходимости поднять хозяйство, а ради этого решили обременить страну еще одним крупным долгом, но так как для заключения займа нужна порядочная сумма – на заседания Скупщины, на путешествия министров за границу, то решили для этой цели собрать все депозиты государственных касс, где хранятся деньги частных лиц, и таким образом помочь родине, попавшей в беду.

В стране наступила невообразимая сумятица: одни газеты пишут о правительственном кризисе, другие о благополучном завершении правительственных переговоров о займе, третьи и о том и о другом, а правительственные газеты утверждают, что благосостояние страны сейчас на такой высоте, какой не достигало никогда ранее.

Все больше толковали об этом спасительном займе, и газеты все шире освещали этот вопрос.

Интерес к нему возрос настолько, что прекратилась почти всякая работа. И поставщики-торговцы, и пенсионеры, и священники – все в лихорадочном, напряженном ожидании. Всюду, в любом уголке страны только и говорили, спрашивали, гадали что о займе. Министры направлялись то в одно, то в другое иностранное государство; ездили по одному, по два, а то и по три человека сразу.

Скупщина в сборе, и там обсуждается, взвешивается и, наконец, одобряется решение любой ценой получить заем, после чего депутаты разъезжаются по домам. Отчаянное любопытство в обществе разгорается все сильнее и сильнее.

Встретятся двое на улице и вместо того, чтобы поздороваться, сразу:

– Что слышно о займе?

– Не знаю!

– Ведутся переговоры?

– Наверное!

Министры отбывали в иностранные государства и прибывали назад.

– Министр вернулся – не слышали?

– Как будто.

– А что сделано?

– Все в порядке, должно быть.

Наконец-то правительственные газеты (правительство всегда имело по нескольку газет, точнее, каждый министр – свою газету, а то и две) сообщили, что правительство закончило переговоры с одной иностранной группой и результаты весьма благоприятны.

“С уверенностью можем заявить, что не сегодня-завтра заем будет подписан и деньги ввезены в страну”.

Народ немного успокоился, но правительственные газеты сообщили, что на днях в Страдию приедет уполномоченный этой банкирской группы, г. Хорий, и подпишет договор.

Начались устные и письменные препирательства. Расспросы, нетерпеливое ожидание, истерическое любопытство и прочная вера в иностранца, который должен был спасти страну, страсти достигли апогея.

Ни о ком другом не говорили и не думали, как о Хории. Пронесся слух, что он приехал и остановился в гостинице, и любопытная обезумевшая толпа – мужчины и женщины, старики и молодые – ринулась туда, давя упавших.

Появится на улице иностранец-путешественник, и сейчас же один говорит другому:

– Гляди-ка, иностранец! – И оба значительно смотрят друг на друга, всем своим видом спрашивая: “А не Хорий ли это?”

– Пожалуй, он?

– И я так думаю.

Оглядят еще раз иностранца с ног до головы и твердо решат, что это именно он. И понесут по городу весть: “Видели Хория!” Весть эта так быстро проникает во все слои общества, что через час-другой весь город с уверенностью повторяет, что он здесь, его видели своими глазами и с ним лично разговаривали. Забегает полиция, забеспокоятся министры, заспешат увидеться с ним и оказать ему почет.

А его нет.

Наутро газеты сообщают, что вчерашнее известие о приезде Хория ложное.

До чего дошло дело, можно судить по такому событию.

Однажды зашел я на пристань, как раз когда причаливал иностранный пароход. Пароход пристал, и начали выходить пассажиры. Я беседовал с одним своим знакомым, как вдруг хлынувшая к пароходу толпа чуть не сбила меня с ног.

– Что случилось?

– Кто это? – спрашивают со всех сторон.

– Он!

– Хорий?

– Да, приехал!

– Где же он?!

Толпа зашумела, началась давка, толкотня, драка, каждый старался приподняться на носки, протиснуться вперед и что-нибудь увидеть.

– И я в самом деле увидел иностранца, умолявшего отпустить его, потому что он спешил по срочным делам.

Он едва мог говорить, прямо стонал, сдавленный плотным кольцом любопытной толпы.

Полицейские сразу смекнули, в чем их главная обязанность, и бросились оповещать о его приезде премьер-министра, всех членов правительства, председателя городской управы, главу церкви и остальных сановников страны.

Прошло немного времени, и в толпе раздались голоса:

– Министры, министры!

И правда, появились министры и высшие сановники Страдии – в парадном одеянии, при всех своих регалиях (в обычное время они носят не все ордена, а лишь по нескольку). Толпа расступилась, и иностранец оказался в центре, перед лицом встречающих.

На почтительном расстоянии министры остановились, сняли шляпы и поклонились до земли. То же повторила за ними толпа. Иностранец выглядел смущенным, испуганным и в то же время удивленным, но с места не двигался, а стоял неподвижно, как статуя.

Премьер-министр шагнул вперед и начал:

– Дорогой чужеземец, твое прибытие в нашу страну будет золотыми буквами вписано в историю, ибо оно составит эпоху в жизни нашего государства и принесет счастливое будущее нашей любимой Страдии. От имени правительства, от имени всего народа приветствую тебя как нашего спасителя и восклицаю: “Живео!”

– Живео! Живео! – разорвал воздух крик тысячи глоток.

Глава церкви запел псалом, и в храмах столицы Страдии зазвонили колокола.

По окончании официальной части министры с любезными улыбками на лицах направились к иностранцу и по очереди с ним поздоровались, остальные же, отступив назад, стояли с непокрытыми, склоненными головами. Премьер-министр заключил в объятия чемодан, а министр финансов – трость знаменитого человека. Эти вещи они несли как святыню. Чемодан, разумеется, и был святыней, так как в нем, видимо, находился решающий судьбу страны договор: да, в этом чемодане было заключено не больше не меньше как будущее, счастливое будущее целого государства. И премьер-министр, сознавая, что держит в своих руках будущее Страдии, выглядел торжественно и гордо, словно преображенный.

Глава церкви, человек, наделенный богом великой душой и умом, тотчас оценив все значение этого чемодана, присоединился со своими священниками к премьер-министру и затянул священное песнопение.

Процессия двинулась. Он, с министром финансов впереди, а чемодан в объятиях премьер-министра, окруженный священниками и людьми с обнаженными головами, за ними. Идут они плавно,  торжественно, нога в ногу, и поют божественные песни, а кругом звонят колокола и пушки палят. Медленно пройдя по главной улице, они направились к дому премьер-министра. Дома и кафаны, храмы и канцелярии – все опустело; все живое высыпало на улицу, чтобы принять участие в этой знаменательной встрече великого иностранца. Даже больные не остались в стороне: их на носилках вынесли из жилищ и больниц, чтобы дать возможность и им посмотреть на редкое торжество. У них боль словно рукой сняло – легче им стало при мысли о счастье дорогой родины. Вынесли и грудных младенцев, и они не плачут, а таращат глазенки на великого иностранца, будто чувствуя, что это счастье для них готовится.

Когда подошли к дому премьер-министра, уже спустился вечер. Иностранца скорее внесли, чем ввели в дом, за ним вошли все министры и сановники, а толпа все не расходилась, продолжая с любопытством глазеть в окна или просто стоять, уставившись на дом.

На следующий день с поздравлениями к великому иностранцу начали стекаться делегации народа, а еще на заре к дому премьер-министра медленно подъехала тяжело нагруженная разными орденами карета.

Само собой разумеется, иностранец тут же был избран почетным председателем министерств, почетным председателем городской управы, президентом Академии наук и председателем всевозможных благотворительных обществ и товариществ Страдии, а было их множество, имелось даже Общество основания обществ. Все города избрали его почетным гражданином, ремесленники провозгласили своим покровителем, а один из полков был в его честь назван “славный полк Хория”.

Все газеты приветствовали его пространными статьями, многие поместили и его фотографию. В честь этого дня чиновники получили повышения, полицейские – и повышения и награждения; были также открыты многочисленные новые учреждения и принято много новых чиновников.

Двое суток продолжалось бурное веселье. Гремела музыка, звонили в колокола, стреляли из пушек, звенели песни, рекой лилось вино.

На третий день одуревшие от веселья министры, вынужденные жертвовать своим отдыхом во имя счастья страны и народа, в полном составе собрались на заседание для окончания переговоров с Хорием и подписания эпохиального договора о займе.

Вначале велись частные разговоры. (Я забыл сказать, что во время веселья чемодан находился под сильной охраной.)

– Надолго ли вы задержитесь здесь? – спросил его премьер-министр.

– Пока не кончу дела, а оно еще потребует времени!

Слова “потребует времени” встревожили министров.

– Вы полагаете, что потребуется еще время?

– Конечно. Такое уж дело.

– Нам известны ваши условия, вам – наши, и я думаю, что не возникнет никаких помех! – сказал министр финансов.

– Помех? – испугался иностранец.

– Да. Я уверен, что их не будет!

– И я надеюсь!

– В таком случае мы можем сейчас же подписать договор! – продолжал премьер-министр.

– Договор?

– Да!

– Договор уже подписан, и я завтра с утра отправлюсь в путь, но навсегда сохраню благодарность за такую встречу. Говоря откровенно, я очень смущен и еще не совсем хорошо понимаю, что со мной произошло. Правда, я в этой стране впервые, но мне и во сне не снилось, что неизвестный может быть где-то так встречен. Мне кажется, что это сон.

– Так вы подписали договор? – воскликнули все в один голос.

– Вот он! – сказал иностранец и, вынув из кармана листок бумаги с текстом договора, принялся читать на своем языке. Договор был заключен между ним и продавцом слив, живущим в глубине Страдии, который с такого-то числа обязывался поставить ему такое-то количество слив для изготовления повидла.

После оглашения такого глупого договора иностранец был тайно изгнан из Страдии. А как еще могло поступить столь мудрое и цивилизованное государство? Через три дня правительственные газеты поместили такую заметку:

“Правительство энергично содействует заключению нового займа, и, по всем данным, уже в конце этого месяца мы получим часть денег”.

Народ поговорил немного о Хории и перестал Все пошло своим чередом.

Размышляя над последним событием, я пришел в восторг от всеобщей гармонии в Страдии. Здесь не только министры симпатичные и достойные люди, но как я заметил и глава церкви остроумный и талантливый человек. Кто бы мог догадаться в момент, когда решается судьба государства, запеть над чемоданом торговца божественный гимн, оказав тем самым огромную помощь трудолюбивому правительству в его великих подвигах

Как не быть счастью при такой слаженной работе?

Я решил при первом же удобном случае посетить мудрого отца, главу церкви, чтобы поближе познакомиться с этим великим страдианином.

(Конец)

 

Источник: Доманович, Радое, Повести и рассказы, Государственное издательство художественной литературы, Москва 1956. (Пер. Г. Ильиной)

(Предыдущая часть)

Министр финансов, хотя и сказал, что очень занят, принял меня сразу же, как только я пришел к нему.

– Вы явились весьма кстати, сударь, я хоть немного отдохну. Работал так, что прямо в глазах потемнело! – сказал министр и посмотрел на меня усталым, помутившимся взглядом.

– Да, нелегко вам при таком размахе работы. Вы несомненно обдумывали какой-нибудь важный финансовый вопрос? – заметил я.

– Вас-то, я уверен, во всяком случае, заинтересует полемика, которую я веду с господином министром строительства по одному весьма важному вопросу. С утра я трудился над этим целых три часа. Полагаю, что смогу защитить правое дело… Сейчас покажу вам статью, подготовленную мной к печати.

Мне не терпелось познакомиться со знаменитой статьей и одновременно узнать, из-за чего ведется столь важная и отчаянная борьба между министром финансов и министром строительства. Министр с достоинством взял в руки рукопись, откашлялся и торжественно прочел заголовок:

– “Еще несколько слов к вопросу: ‘Где проходила в древние времена южная граница нашей страны’.”

– Да, но ведь это, кажется, историческая работа?

– Историческая, – отвечал министр, несколько удивленный таким неожиданным вопросом, и посмотрел на меня поверх очков тупым, усталым взглядом.

– Вы занимаетесь историей?

– Я?! – раздраженно переспросил министр. – Этой наукой я занимаюсь вот уже почти тридцать лет и, не хвалясь скажу, с успехом, – внушительно произнес он, глядя на меня с укоризной.

– Я очень ценю историю и людей, целиком посвящающих себя этой действительно важной науке, – сказал я почтительно, чтобы хоть как-то загладить свою недавнюю бестактность.

– Не только важная, сударь мой, но и самая важная! – восторженно объявил министр, окидывая меня значительным и испытующим взглядом.

– Совершенно с вами согласен!

– Вы только вообразите, – продолжал министр, – какой был бы причинен вред, если бы по вопросу о границе нашей страны утвердилось, скажем, мнение моего коллеги, министра строительства.

– Он тоже историк? – спросил я.

– Какой он историк! Своей деятельностью в этой научной области он приносит лишь вред. Достаточно познакомиться с его взглядами по вопросу о старой границы нашей страны, и вам сразу станет ясно его невежество и даже, если хотите, предательство интересов родины.

– А что он доказывает, простите за любопытство? – вновь задал я вопрос.

– Ничего он не доказывает, сударь мой! Жалкое это доказательство, если он говорит, что южная граница проходила в старину севернее города Крадии; это преступно, ибо наши враги со спокойной совестью смогут предъявить права на земли выше Крадии. Вы представляете, какой он наносит этим вред нашей многострадальной родине? – воскликнул министр срывающимся от справедливого гнева и боли голосом.

– Неизмеримый вред! – подтвердил я с таким волнением, словно катастрофа из-за невежества и тупости министра строительства уже обрушилась на страну.

– Так я этот вопрос не оставлю, сударь, не имею права оставить, как сын своей дорогой родины. Я поставлю его перед Народным собранием, пусть оно вынесет свое решение, обязательное для каждого гражданина нашего государства. В противном случае подам в отставку, так как это уже второе серьезное столкновение с министром строительства.

– А разве Скупщина может выносить решения и по научным вопросам?

– Почему бы и нет? Скупщина полномочна по любому вопросу выносить решения, обязательные для каждого как закон. Вчера, например, один гражданин обратился в Скупщину с просьбой считать день его рождения на пять лет раньше действительного.

– Да как же это возможно? – невольно вырвалось у меня.

– Очень даже. Он родился, допустим, в семьдесят четвертом году, а Скупщина утвердит день его рождения в … шестьдесят девятом году.

– Вот чудеса! А зачем ему это?

– Ему-то необходимо, ведь только при этом условии он сможет выставить свою кандидатуру в депутаты на освободившееся место, а он человек наш и энергично будет помогать укреплению политического положения.

Потрясенный, я не мог вымолвить ни слова. Заметив это, министр проговорил:

– Вас это как будто удивляет. Такие и подобные им случаи у нас не редки. Скупщина, например, исполнила просьбу одной дамы провозгласить ее на десять лет моложе[1]. Другая дама подала прошение[2] о том, чтобы Народное собрание авторитетно подтвердило, будто она, состоя в браке со своим мужем, родила двоих детей, которые должны явиться законными наследниками ее мужа, человека очень богатого. И, так как у нее были весьма влиятельные друзья, Скупщина поддержала ее наивную и благородную просьбу и провозгласила ее матерью двоих детей.

– А где же дети?

– Какие дети?

– Да те самые, о которых вы говорите?

– Так ведь детей-то нет, понимаете, но благодаря решению Скупщины считается, что эта дама имеет двоих детей, из-за чего прекратились ее недоразумения с мужем.

– Что-то я не понимаю,– заметил я, хотя это и было явно невежливо.

– Как не понимаете?.. Все очень просто. У богатого торговца, мужа дамы, о которой идет речь, не было от нее детей. Ясно?

– Ясно.

– Отлично, теперь смотрите дальше: так как он очень богат, то хотел иметь детей, которые наследовали бы его большое состояние, а детей не было; это и явилось причиной разлада между ним и его женой. Вот тогда она. как я вам уже говорил, и обратилась в Скупщину с просьбой, которую та нашла возможным удовлетворить.

– А сам богатый торговец доволен таким решением Народного собрания?

– Разумеется, доволен. Теперь он совершенно успокоился и очень любит свою жену.

Так и протекала наша беседа; господин министр толковал о всевозможных вещах, но ни единым словом не коснулся финансовых вопросов.

Под конец я осмелился учтивейше спросить:

– Господин министр, хорошо ли упорядочены у вас финансы?

– Превосходно! – убежденно заявил он и тут же добавил: – Главное – хорошо составить бюджет, тогда все будет легко и просто.

– Каков же годичный бюджет вашей страны?

– Свыше восьмидесяти миллионов. И вот как он распределен: бывшим министрам, и на пенсии и в запасе, – тридцать миллионов; на увеличение количества орденов – десять миллионов, на воспитание бережливости в народе – пять миллионов…

– Извините, что я прерываю вас, господин министр… Не понимаю, что это за статья – пять миллионов на воспитание бережливости.

– Э, видите ли, сударь, неоспоримо, что самое главное в финансовом вопросе – это экономия. Такой статьи нет во всем мире, но нас нужда выучила – тяжелое финансовое положение в государстве вынуждает нас ежегодно жертвовать солидную сумму, чтобы хоть чем-то помочь народу, облегчить его положение. Во всяком случае, теперь дела улучшаются, недаром же авторам книг о введении экономии выдан целый миллион. Я и сам намерен написать на благо народа книгу: “Народная экономия в Древние времена”, а сын мой уже сейчас пишет труд: “Влияние экономии на культурный прогресс народа”; дочь моя, выпустившая два рассказа, в которых народу популярно объяснено, как надо экономить, теперь пишет третий: “Расточительная Любица и бережливая Мица”.

– Хороший рассказ, надо полагать?!

– Очень хороший, в нем рассказывается как из-за любви гибнет Любица, а всегда отличавшаяся бережливостью Мица выходит замуж за крупного богача. “Бережливого и бог бережет” – заканчивается рассказ.

– Все это окажет самое благотворное влияние на народ! – возликовал я.

– Безусловно, – согласился господин министр, – большое и значительное влияние. С тех пор как введена экономия, моя дочь, например, скопила себе в приданое сто тысяч.

– Так это самая важная статья в государственном бюджете, – заметил я.

– Да, но труднее всего было додуматься до этого! Остальные статьи бюджета существовали и раньше, до меня. Например, на народные гулянья – пять миллионов, на секретные правительственные расходы – десять миллионов, на тайную полицию – пять миллионов, на утверждение правительства и удержание его у власти – пять миллионов, на представительство членов правительства – полмиллиона. В этих, как и в других, случаях мы очень бережливы. А затем идет все остальное, менее важное.

– А на просвещение, армию и чиновничество?

– Да, вы правы, и на это, кроме просвещения, ухолит около сорока миллионов, но это включено в постоянный годичный дефицит.

– А просвещение?

– Просвещение? О, оно относится, конечно, к статье непредвиденных расходов.

– Чем же вы покрываете такой большой дефицит?

– Ничем. Чем мы можем его покрыть? Он составляет долг. Как только наберется значительная сумма, мы делаем внешний заем, и так снова и снова. Но, с другой стороны, по некоторым статьям бюджета мы стараемся создать излишек. Я вот в своем министерстве начал вводить экономию, энергично действуют и другие мои коллеги. Экономия, я вам скажу, – основа благосостояния любой страны. В интересах экономии я уволил вчера одного служителя, что даст нам до восьмисот динаров в год.

– Вы правильно поступили!

– Надо, сударь, всегда заботиться о благе народном. Служитель плачет, молит взять его обратно, и неплохой ведь он, бедняга, но нельзя – значит нельзя, раз того требуют интересы нашей дорогой родины. “Я согласен, говорит, и на половинное жалованье”. – “Нельзя, говорю, хоть я и министр, деньги-то не мои, а народные, кровью добытые, и я обязан учитывать каждый грош”. Сами посудите, сударь, могу ли я на ветер выбрасывать государственных восемьсот динаров? – заключил министр, ожидая моего одобрения.

– Совершенно верно!

– Недавно вот из средств на секретные расходы одному члену правительства была выдана значительная сумма на лечение жены, так, если не дорожить каждым грошом, сможет ли народ все оплатить?

– А каковы доходы государства, господин министр? Это важно, я полагаю?

– Хм, как раз и неважно!.. Как вам сказать? Право, я и сам не уяснил еще, каковы доходы. Читал я что-то в одной иностранной газете, но насколько там все точно, не знаю. Во всяком случае, доходов за глаза достаточно! – с апломбом специалиста заявил министр.

Этот приятный и весьма важный разговор прервал служитель; войдя в кабинет, он доложил, что делегация чиновников хочет посетить господина министра.

– Пусть немного подождут! – сказал служителю министр и обернулся ко мне:

– Поверите ли, за эти два-три дня я до того устал от этих бесконечных приемов, что просто голова кругом идет. Едва вот урвал минутку для приятной беседы с вами!

– И все по делу приходят?

– Была у меня, знаете, на ноге большая мозоль, дня четыре тому назад я ее оперировал, и операция, слава богу, прошла очень удачно. В связи с этим чиновники во главе со своими шефами приходят поздравить меня и выразить свою радость по поводу благополучно произведенной операции.

Я извинился перед господином министром за то, что отнял у него время, и, дабы больше не мешать ему, вежливо попрощался с ним и покинул министерский кабинет.

И в самом деле, о мозоли министра финансов во всех газетах были свежие сообщения:

“Вчера в четыре часа пополудни делегация чиновников ведомства во главе с шефом посетила господина министра финансов и поздравила его, выразив свою радость по поводу благополучной операции мозоли. Воспользовавшись любезностью господина министра, соблаговолившего принять их, господин шеф от имени всех чиновников своего ведомства произнес прочувственную речь, после которой господин министр поблагодарил всех за редкое внимание и душевность”.

(Далее)

[1] Намек на королеву Драгу, бывшую на двенадцать лет старше своего мужа, короля Александра. В государственном календаре дата ее рождения была передвинута на десять лет вперед.

[2] Здесь Доманович имеет в виду известный дворцовый скандал. У королевы Драги не было детей, и вопрос о наследнике представлял серьезную политическую проблему. В августе 1900 года двор официально объявил о беременности королевы. В связи с этим Скупщина в приветственном адресе, направленном королю, писала, что она “полна безмерной радости в связи с тем, что господь бог благословил брак короля и народ сербский дождется счастливейшего дня, когда ему будут гарантированы долговечность и продолжение династии”. После этого со всей страны начали стекаться подарки королеве и будущему престолонаследнику. Между тем с течением времени оказалось, что все это обман.