(Предыдущая часть)

Несчастные новые правители сразу же должны были задуматься над тем, что положение министра в Страдии не вечно. Несколько дней, надо сказать, они держались гордо, прямо таки героически: пока в кассе оставались деньги, они по целым дням с бодрыми и радостными лицами принимали делегации и произносили трогательные речи о счастливом будущем их дорогой, измученной Страдии, а по ночам устраивали роскошные пиршества, пили, пели и провозглашали патриотические здравицы.

Когда же государственная казна опустела, господа министры принялись всерьез обсуждать, что можно предпринять в таком отчаянном положении. Чиновникам легко – они уже привыкли сидеть без жалованья по нескольку месяцев; пенсионеры – люди старые, пожили достаточно; солдатам на роду написано геройски переносить муки и страдания, а посему нет ничего плохого в том, если они и поголодают героически; поставщикам, предпринимателям и прочим добрым гражданам счастливой Страдии очень просто объявить, что оплата их счетов не вошла в государственный бюджет этого года. Но вот как быть с министрами? За то, чтобы о них хорошо говорили и писали, надо платить. Нелегко и с другими важными делами, есть дела поважнее и самой Страдии.

Подумали… и пришли к мысли о необходимости поднять хозяйство, а ради этого решили обременить страну еще одним крупным долгом, но так как для заключения займа нужна порядочная сумма – на заседания Скупщины, на путешествия министров за границу, то решили для этой цели собрать все депозиты государственных касс, где хранятся деньги частных лиц, и таким образом помочь родине, попавшей в беду.

В стране наступила невообразимая сумятица: одни газеты пишут о правительственном кризисе, другие о благополучном завершении правительственных переговоров о займе, третьи и о том и о другом, а правительственные газеты утверждают, что благосостояние страны сейчас на такой высоте, какой не достигало никогда ранее.

Все больше толковали об этом спасительном займе, и газеты все шире освещали этот вопрос.

Интерес к нему возрос настолько, что прекратилась почти всякая работа. И поставщики-торговцы, и пенсионеры, и священники – все в лихорадочном, напряженном ожидании. Всюду, в любом уголке страны только и говорили, спрашивали, гадали что о займе. Министры направлялись то в одно, то в другое иностранное государство; ездили по одному, по два, а то и по три человека сразу.

Скупщина в сборе, и там обсуждается, взвешивается и, наконец, одобряется решение любой ценой получить заем, после чего депутаты разъезжаются по домам. Отчаянное любопытство в обществе разгорается все сильнее и сильнее.

Встретятся двое на улице и вместо того, чтобы поздороваться, сразу:

– Что слышно о займе?

– Не знаю!

– Ведутся переговоры?

– Наверное!

Министры отбывали в иностранные государства и прибывали назад.

– Министр вернулся – не слышали?

– Как будто.

– А что сделано?

– Все в порядке, должно быть.

Наконец-то правительственные газеты (правительство всегда имело по нескольку газет, точнее, каждый министр – свою газету, а то и две) сообщили, что правительство закончило переговоры с одной иностранной группой и результаты весьма благоприятны.

“С уверенностью можем заявить, что не сегодня-завтра заем будет подписан и деньги ввезены в страну”.

Народ немного успокоился, но правительственные газеты сообщили, что на днях в Страдию приедет уполномоченный этой банкирской группы, г. Хорий, и подпишет договор.

Начались устные и письменные препирательства. Расспросы, нетерпеливое ожидание, истерическое любопытство и прочная вера в иностранца, который должен был спасти страну, страсти достигли апогея.

Ни о ком другом не говорили и не думали, как о Хории. Пронесся слух, что он приехал и остановился в гостинице, и любопытная обезумевшая толпа – мужчины и женщины, старики и молодые – ринулась туда, давя упавших.

Появится на улице иностранец-путешественник, и сейчас же один говорит другому:

– Гляди-ка, иностранец! – И оба значительно смотрят друг на друга, всем своим видом спрашивая: “А не Хорий ли это?”

– Пожалуй, он?

– И я так думаю.

Оглядят еще раз иностранца с ног до головы и твердо решат, что это именно он. И понесут по городу весть: “Видели Хория!” Весть эта так быстро проникает во все слои общества, что через час-другой весь город с уверенностью повторяет, что он здесь, его видели своими глазами и с ним лично разговаривали. Забегает полиция, забеспокоятся министры, заспешат увидеться с ним и оказать ему почет.

А его нет.

Наутро газеты сообщают, что вчерашнее известие о приезде Хория ложное.

До чего дошло дело, можно судить по такому событию.

Однажды зашел я на пристань, как раз когда причаливал иностранный пароход. Пароход пристал, и начали выходить пассажиры. Я беседовал с одним своим знакомым, как вдруг хлынувшая к пароходу толпа чуть не сбила меня с ног.

– Что случилось?

– Кто это? – спрашивают со всех сторон.

– Он!

– Хорий?

– Да, приехал!

– Где же он?!

Толпа зашумела, началась давка, толкотня, драка, каждый старался приподняться на носки, протиснуться вперед и что-нибудь увидеть.

– И я в самом деле увидел иностранца, умолявшего отпустить его, потому что он спешил по срочным делам.

Он едва мог говорить, прямо стонал, сдавленный плотным кольцом любопытной толпы.

Полицейские сразу смекнули, в чем их главная обязанность, и бросились оповещать о его приезде премьер-министра, всех членов правительства, председателя городской управы, главу церкви и остальных сановников страны.

Прошло немного времени, и в толпе раздались голоса:

– Министры, министры!

И правда, появились министры и высшие сановники Страдии – в парадном одеянии, при всех своих регалиях (в обычное время они носят не все ордена, а лишь по нескольку). Толпа расступилась, и иностранец оказался в центре, перед лицом встречающих.

На почтительном расстоянии министры остановились, сняли шляпы и поклонились до земли. То же повторила за ними толпа. Иностранец выглядел смущенным, испуганным и в то же время удивленным, но с места не двигался, а стоял неподвижно, как статуя.

Премьер-министр шагнул вперед и начал:

– Дорогой чужеземец, твое прибытие в нашу страну будет золотыми буквами вписано в историю, ибо оно составит эпоху в жизни нашего государства и принесет счастливое будущее нашей любимой Страдии. От имени правительства, от имени всего народа приветствую тебя как нашего спасителя и восклицаю: “Живео!”

– Живео! Живео! – разорвал воздух крик тысячи глоток.

Глава церкви запел псалом, и в храмах столицы Страдии зазвонили колокола.

По окончании официальной части министры с любезными улыбками на лицах направились к иностранцу и по очереди с ним поздоровались, остальные же, отступив назад, стояли с непокрытыми, склоненными головами. Премьер-министр заключил в объятия чемодан, а министр финансов – трость знаменитого человека. Эти вещи они несли как святыню. Чемодан, разумеется, и был святыней, так как в нем, видимо, находился решающий судьбу страны договор: да, в этом чемодане было заключено не больше не меньше как будущее, счастливое будущее целого государства. И премьер-министр, сознавая, что держит в своих руках будущее Страдии, выглядел торжественно и гордо, словно преображенный.

Глава церкви, человек, наделенный богом великой душой и умом, тотчас оценив все значение этого чемодана, присоединился со своими священниками к премьер-министру и затянул священное песнопение.

Процессия двинулась. Он, с министром финансов впереди, а чемодан в объятиях премьер-министра, окруженный священниками и людьми с обнаженными головами, за ними. Идут они плавно,  торжественно, нога в ногу, и поют божественные песни, а кругом звонят колокола и пушки палят. Медленно пройдя по главной улице, они направились к дому премьер-министра. Дома и кафаны, храмы и канцелярии – все опустело; все живое высыпало на улицу, чтобы принять участие в этой знаменательной встрече великого иностранца. Даже больные не остались в стороне: их на носилках вынесли из жилищ и больниц, чтобы дать возможность и им посмотреть на редкое торжество. У них боль словно рукой сняло – легче им стало при мысли о счастье дорогой родины. Вынесли и грудных младенцев, и они не плачут, а таращат глазенки на великого иностранца, будто чувствуя, что это счастье для них готовится.

Когда подошли к дому премьер-министра, уже спустился вечер. Иностранца скорее внесли, чем ввели в дом, за ним вошли все министры и сановники, а толпа все не расходилась, продолжая с любопытством глазеть в окна или просто стоять, уставившись на дом.

На следующий день с поздравлениями к великому иностранцу начали стекаться делегации народа, а еще на заре к дому премьер-министра медленно подъехала тяжело нагруженная разными орденами карета.

Само собой разумеется, иностранец тут же был избран почетным председателем министерств, почетным председателем городской управы, президентом Академии наук и председателем всевозможных благотворительных обществ и товариществ Страдии, а было их множество, имелось даже Общество основания обществ. Все города избрали его почетным гражданином, ремесленники провозгласили своим покровителем, а один из полков был в его честь назван “славный полк Хория”.

Все газеты приветствовали его пространными статьями, многие поместили и его фотографию. В честь этого дня чиновники получили повышения, полицейские – и повышения и награждения; были также открыты многочисленные новые учреждения и принято много новых чиновников.

Двое суток продолжалось бурное веселье. Гремела музыка, звонили в колокола, стреляли из пушек, звенели песни, рекой лилось вино.

На третий день одуревшие от веселья министры, вынужденные жертвовать своим отдыхом во имя счастья страны и народа, в полном составе собрались на заседание для окончания переговоров с Хорием и подписания эпохиального договора о займе.

Вначале велись частные разговоры. (Я забыл сказать, что во время веселья чемодан находился под сильной охраной.)

– Надолго ли вы задержитесь здесь? – спросил его премьер-министр.

– Пока не кончу дела, а оно еще потребует времени!

Слова “потребует времени” встревожили министров.

– Вы полагаете, что потребуется еще время?

– Конечно. Такое уж дело.

– Нам известны ваши условия, вам – наши, и я думаю, что не возникнет никаких помех! – сказал министр финансов.

– Помех? – испугался иностранец.

– Да. Я уверен, что их не будет!

– И я надеюсь!

– В таком случае мы можем сейчас же подписать договор! – продолжал премьер-министр.

– Договор?

– Да!

– Договор уже подписан, и я завтра с утра отправлюсь в путь, но навсегда сохраню благодарность за такую встречу. Говоря откровенно, я очень смущен и еще не совсем хорошо понимаю, что со мной произошло. Правда, я в этой стране впервые, но мне и во сне не снилось, что неизвестный может быть где-то так встречен. Мне кажется, что это сон.

– Так вы подписали договор? – воскликнули все в один голос.

– Вот он! – сказал иностранец и, вынув из кармана листок бумаги с текстом договора, принялся читать на своем языке. Договор был заключен между ним и продавцом слив, живущим в глубине Страдии, который с такого-то числа обязывался поставить ему такое-то количество слив для изготовления повидла.

После оглашения такого глупого договора иностранец был тайно изгнан из Страдии. А как еще могло поступить столь мудрое и цивилизованное государство? Через три дня правительственные газеты поместили такую заметку:

“Правительство энергично содействует заключению нового займа, и, по всем данным, уже в конце этого месяца мы получим часть денег”.

Народ поговорил немного о Хории и перестал Все пошло своим чередом.

Размышляя над последним событием, я пришел в восторг от всеобщей гармонии в Страдии. Здесь не только министры симпатичные и достойные люди, но как я заметил и глава церкви остроумный и талантливый человек. Кто бы мог догадаться в момент, когда решается судьба государства, запеть над чемоданом торговца божественный гимн, оказав тем самым огромную помощь трудолюбивому правительству в его великих подвигах

Как не быть счастью при такой слаженной работе?

Я решил при первом же удобном случае посетить мудрого отца, главу церкви, чтобы поближе познакомиться с этим великим страдианином.

(Конец)

Источник: Доманович, Радое, Повести и рассказы, Государственное издательство художественной литературы, Москва 1956. (Пер. Г. Ильиной)

В одной старой книге прочел я интересный рассказ; черт его знает, как попала ко мне эта книга о каких-то смешных временах, когда было много свободолюбивых законов, а свободы ни малейшей; произносились речи и писались книги о сельском хозяйстве, но никто ничего не сеял; страна была переполнена моральными поучениями, а нравственность хромала на обе ноги; у каждого ума палата, но никакого толку; повсюду говорилось об экономии и благосостоянии, а между тем все разбазаривалось. и всякий ростовщик и жулик мог за гроши купить себе титул: “Великий народный патриот”.

Автор этого странного рассказа или путевых очерков (право, я и сам не знаю, что это за сочинение с точки зрения литературного жанра, однако я не хотел спрашивать об этом специалистов, так как они, по утвердившемуся в Сербии обычаю, без всякого сомнения направили бы этот вопрос на обсуждение общего заседания кассационного суда. Кстати, это прекрасный обычай. Существуют люди, которые должны думать по своей официальной обязанности, они и думают, а все остальные живут себе припеваючи), – так вот, автор этого странного рассказа или путевых очерков начинает так:

“Пятьдесят лет своей жизни провел я в путешествиях по свету. Много видел я городов, много сел, стран, людей и народов, но ничто так меня не удивило, как одно маленькое племя, живущее в прекрасном, благодатном краю. Я расскажу вам об этом счастливом народе, хотя заранее знаю, что если мой рассказ и попадет кому-нибудь в руки, то никто из живущих не поверит мне ни теперь, ни даже после моей смерти…”

Хитрец, начав так, он заставил меня прочесть все до конца, а когда уж я прочел, то мне захотелось рассказать обо всем и другим. Но, чтобы вы не заподозрили и меня в желании соблазнить вас на чтение, я сразу же, в самом начале, искреннейше заверяю, что книга не принесет никакой пользы и все россказни этого дядьки-писателя – ложь, хотя, как ни странно, сам я верю в эту ложь, как в чистейшую правду.

Вот что рассказывает он дальше.

Почти сто лет тому назад мой отец, тяжело раненный во время войны, был взят в плен и угнан из родных мест на чужбину, где он женился на девушке-рабыне, своей землячке. От этого брака родился я, но едва мне минуло девять лет, как отец мой умер. При жизни он часто рассказывал мне о своей родине, о мужественных героях, которых так много было в нашей стране, об искреннем патриотизме и кровавых войнах за свободу, о добродетелях и чести, о самопожертвовании во имя спасения родины, когда все, даже жизнь, приносилось на алтарь отчизны. Он рассказывал о славном, героическом прошлом нашего народа и, умирая, завещал: “Сынок, мне не суждено умереть на моей дорогой родине, и кости мои не будут покоиться в святой земле, которую я напоил своей кровью, борясь за ее свободу. По воле злой судьбы не довелось мне, прежде чем я закрою глаза, погреться в лучах свободы на милой родине. Но я не напрасно пролил кровь – огни свободы будут светить тебе, сын мой, вам, нашим детям. Иди, сынок, и когда нога твоя ступит на родную землю, поцелуй ее, иди и полюби ее, знай, что этой героической стране и нашему народу предназначено великое будущее, иди и используй свободу на добрые дела, чтобы отец мог тобой гордиться, да не забывай, что землю ту оросила и моя кровь, кровь твоего отца, как веками орошала ее благородная кровь доблестных и знаменитых твоих предков…”

С этими словами отец обнял меня и поцеловал, омочив слезами мой лоб.

– Иди, сынок, пусть тебя бог…

На этом речь его оборвалась – мой добрый отец умер.

Не прошло и месяца после его смерти, как я с котомкой за плечами и посохом в руках отправился по белу свету искать свою славную родину.

Пятьдесят лет я путешествовал по чужбине, по бескрайному миру, но нигде не встречал страны, хоть немного похожей на ту, о которой мне столько рассказывал отец.

Но, разыскивая свою родину, я набрел на интересную страну и людей, о которых сейчас вам и расскажу.

Был летний день. Солнце пекло так, что мозги плавились, от сильной духоты кружилась голова, в ушах гудело, мучила жажда, а глаза ломило до того, что я едва мог смотреть. Весь я был в поту, обветшалая одежонка моя пропылилась. Бреду я, усталый, обессилевший, и вдруг прямо перед собой, в получасе ходьбы, вижу белый город, о стены которого бьются волны двух рек.[1]

В меня будто силы влились, я забыл про усталость и поспешил к городу. Подхожу к берегу. Две большие реки спокойно несут свои воды, омывая городской вал.

Вспомнил я рассказы отца о знаменитом городе, где было пролито много крови нашими соотечественниками, и, словно сквозь сон, припомнились мне его слова о том, что город этот лежит как раз между двух рек.

От волнения у меня сильно забилось сердце; я снял шапку, и ветер, дувший с гор, освежил мой вспотевший лоб. Я поднял глаза к небу, упал на колени и воскликнул сквозь слезы:

– Великий боже! Вразуми меня, выслушай молитву сироты, блуждающего по свету в поисках отечества, родины своего отца! – Ветерок продолжал дуть с возвышавшихся вдали голубых гор, а небо хранило молчание. – Скажи мне ты, милый ветер, что дуешь с голубых гор, правда ли, что это горы моей родины?

Скажите вы, добрые реки, правда ли, что с гордых стен знаменитого города вы смываете кровь моих предков? – Все немо, все молчит, но какое-то приятное предчувствие, какой-то внутренний голос мне говорит: “Это та самая страна, которую ты так давно ищешь!”

Вдруг шорох заставил меня насторожиться: у берега, чуть подальше, я увидел рыбака. Лодка его уткнулась в берег, а сам он чинил сети. Охваченный волнением, я не заметил его раньше. Я подошел к нему и поздоровался.

Молча взглянув на меня, он опустил глаза и продолжал свое дело.

– Что это за страна виднеется вон там, за рекой? – спрашиваю я, дрожа от нетерпения.

Он пожал плечами и процедил сквозь зубы:

– Да, есть там какая-то страна.

– А как она называется?

– Вот, уж этого я не знаю. Вижу, что есть там страна, а как она называется, никогда не интересовался.

– Сам-то ты откуда?

– Живу вон там, с полчаса ходьбы отсюда. Там я и родился.

“Нет, это не земля моих предков, не моя родина”, – подумал я, а вслух спросил:

– Так что же, ты совсем ничего не знаешь об этой стране? Разве она ничем не знаменита?

Рыбак задумался, выпустил из рук сети, что-то, видимо, припоминая. Долго он молчал, а потом изрек:

– Говорят, там свиней много.

– Неужели она известна только свиньями? – удивился я.

– Множество еще там разных глупостей, но меня это мало интересует! – хладнокровно произнес он и опять принялся чинить сети.

Ответ мне был непонятен, и я опять спросил:

– Каких глупостей?

– Всяких, – отозвался он со скучающим видом и равнодушно зевнул.

– Свиньи да глупости?! И больше ты ни о чем не слышал?..

– Говорят, кроме свиней, у них много министров и на пенсии и в запасе, но их на сторону не вывозят. Вывозят только свиней.

Я решил, что рыбак надо мной издевается, и вскипел:

– Да что ты плетешь, дурак я, что ли, по-твоему?

– Давай деньги, и я перевезу тебя на тот берег, а там сам смотри, что и как. Говорю тебе то, что слышал от других. Я там не бывал и наверняка не знаю.

“Нет, это не страна моих героических предков. Та славилась юнаками, великими делами и блистательным прошлым”, – подумал. я. Но рыбак своими странными ответами заинтересовал меня, и я решил, что если я побывал в стольких странах, так посмотрю и эту. Сговорился с ним и сел в лодку.

Рыбак перевез меня через реку, взял деньги, и, когда я поднялся на берег, он уже плыл назад.

(Далее)

[1] Имеется в виду Белград, расположенный при впадении реки Савы в Дунай.